И по делам твоим воздастся

Глава 11

Наконец Рахиль выпрямилась, вынув из старого потрепанного ридикюля носовой платок, принялась вытирать слезы, повторяя сквозь всхлипывания:
- Простите, Анастасия Павловна, простите….
Ее надо было привести в чувство, лучше всего с помощью крепкого кофе, поэтому я велела подать нам этот бодрящий напиток. Из небольшой горки вынула бутылку бенедиктина, тетя сказала бы, что дороговато для нашей гости, но я решила, составить ей компанию, поставила две рюмочки и плеснула нам жгуче-горьковатого напитка с ароматом трав, некоторое время мы пили кофе и смаковали ликер, Рахиль успокоилась, и я решилась начать трудный разговор
- Может Вы, попробуете рассказать мне Вашу историю с начала, а то, признаться, я ничего не поняла.
- Да, но с чего начать?
- Не знаю, может с замужества?
- Нет, это, пожалуй, не будет начало, это скорее конец моей истории. – Рахиль, положила на столик пустую кружку, собралась с мыслями и начала рассказ. – Я, знаете ли, не здесь воспитывалась, меня подбросили под дверь Иоанно-Предтеченского женского монастыря, что на Ивановой горе в Москве. В записке написали, что зовут меня Рахиль, а отец мой Лейб Рабинович, монашки содержали приют для сирот и дом престарелых. Меня, конечно, крестили, дали имя крестное: Мария и приняла бы я постриг, если бы не встретила Еву Адамовну. Она, будучи в Москве, приходила в нашу церковь поклониться чудотворному образу «Иоанна Крестителя с обручем». Ева Адамовна всегда была щедра на подаяния, селилась в нашем доме для паломников, там я с ней и познакомилась, предложила мне стать ее помощницей, ей нужна была умная, порядочная женщина с крепкой верой, так она сама говорила. Я согласилась. Когда уходила, взяла себе имя, данное мне родителями, матушка не противилась, но и не одобряла, а мне хотелось иметь хоть, что-нибудь свое, вы меня понимаете.
Я кивнула.
- Понимаю
-Так вот стала я работать тут, мне не на что жаловаться, была обута, одета, сыта, имела крышу над головой, но год назад познакомилась с одним человеком. Он работает у своего дяди в башмачной мастерской, тоже сирота, в мои обязанности входит заниматься покупками для нужд приюта, я умею торговаться. Так вот в их мастерской я заказывала башмаки для девочек, вы понимаете, как важно для нас, что бы недорого и хорошо носились?
- Понимаю.
- Так мы и познакомились. Сначала встречались только по делам, потом стали гулять в парке, по воскресеньям, у меня полдня выходной. А недавно он сделал мне предложение, но беда в том, что он иудей. Его дядя говорит только на идиш, он же владеет русским, надо же вести торговлю, мы много об этом беседовали, судя по имени, мои родители были иудеи, я решилась принять их веру, что бы могли пожениться, а потом мы уедем в Америку.
Я удивилась, услышав это, и первый раз, внимательно присмотревшись к Рахиль, увидела еще довольно молодую женщину, если бы попустить эти туго стянутые волосы, платье поярче, осветить улыбкой суровое лицо, то она оказалась бы даже очень привлекательной. Женское начало ничем не вытравишь, нам хочется семьи, детей и мы на многое готовы ради этого, даже поменять веру. Я слышала, конечно, о том, что некоторые иноверцы принимали христианскую веру, у нас, к сожалению, не жаловали иудеев, им приходилось селиться в строго оговоренных местах, платить повышенные подати, ограничивался доступ в университеты и, часто в них видели виновников своих бед, хотя чем могли провиниться, эти бедные люди было не ясно. Но первый раз я услышала, что православная христианка, воспитанная в монастыре, хочет принять иудейское вероисповедание. Что же, если она это сделает, то жизни здесь ей не будет, придется и правда уезжать. Рахиль между тем продолжала:
- Но что бы уехать, нужны деньги. Путь неблизкий, через Броды, надо добраться в Гамбург, там придется ждать подходящего парохода, иные и по нескольку месяцев ждут, потом обосноваться на новом месте, тоже нужны для начала некоторые сбережения. Я немного имею отложенных денег, на старость, у него тоже имеется запас, но этого мало. Поэтому я обратилась к Еве Адамовне, и она бы помогла, но я сказала о переходе в другую веру, как же она разбушевалась, как она кричала. А еще я, в пылу ссоры, напомнила ей, что только от деда, окрестившегося, она стала православной, не надо было этого говорить, у нее даже приступ случился. Потом мы успокоились, установили перемирье, но Ева Адамовна стала со мной намного холодней. А три дня назад я нашла у себя на столе, бумажный пакет в нем был кредитный билет на пятьсот рублей, записка и бутылочка с каким-то маслом. На пакете было мое имя, а в записке просьба, смазать этим маслом петли потайной двери и оставить незапертым замок французского окна на ночь. В записке было сказано, что ничего плохого делать, не намерены, просто надо тайно забрать некий документ, а просящий желает сделать это лично и были подробные инструкции, как открыть дверь. Я много раз перечитывала записку, думала, взять деньги, но ничего не делать, потом решила, что это будет не честно, потом подумала, что красть у нас нечего, в кабинете ничего ценного нет, не станут же ночью выносить мебель? А спальню свою Ева Адамовна всегда запирала сама, да и не должна была она в ту ночь оставаться в приюте, не понимаю, отчего изменились ее планы. В общем, как вы уже догадались, исполнила я все инструкции, свой кабинет заперла, чтобы из него в коридор не могли выйти. Ева Адамовна ушла пораньше, а я на всякий случай легла спать на диванчике, в нашей зале для приемов напротив кабинета. Только вот беда, сон у меня крепкий, когда вернулась, Ева Адамовна, даже не представляю, она могла войти через свою спальню, там тоже французское окно, с дверным замком, но она редко так делала. Утром я встала, открыла свой кабинет, там ничего не было тронуто, все на месте, занялась делами, в кабинет управляющей не заходила. Перед самым вашим приходом закончила писать рекомендательные письма девочкам-выпускницам, пошла в кабинет Евы Адамовны, чтобы оставить их у нее на столе для подписи, тогда ее и нашла.
Рахиль замолчала, крепко стиснув губы, она пыталась взять себя в руки, в который раз переживая случившееся и, наверно, виня себя. Я не знала чем ее утешить, поэтому решила, что лучше вернуться к деловому разговору.
- Рахиль Лейбовна, я вас не осуждаю, честное слово, сама женщина и мать, могу понять, но скажите, у вас сохранилась записка?
- Нет, записку я сожгла, а вот пакет и бутылочка сохранились. – И она вынула из ридикюля помятый бумажный пакет.
Я осмотрела его внимательно. Обыкновенный пакет, в который обычно упаковывают в магазинах покупки, с одной стороны было написано: «Рахиль Лейбовне». Надпись была сделана либо человеком еле умевшим писать, либо, что более вероятно, кто-то взял перо в левую руку, желая скрыть свой истинный почерк, значит, Рахиль могла его узнать. Бутылочка также обычная, в подобных бутылочках в аптеках продают микстуры.
- Рахиль Лейбовна, если вы не против, я оставлю это себе.
- Нет, конечно, не против, но я пришла еще просить вас об одном… – она замялась, и продолжила заискивающим тоном: – вы уважаемая женщина, к тому же знакомы хорошо, как мне кажется с господином Рудавским, не могли бы вы просить его за меня, ну что бы…, вы понимаете?
- Не думаю, что имею на него особое влияние, но попрошу, отнестись к вам не очень строго.
- Спасибо, я пойду, пожалуй.
- Что вы намерены делать дальше?
- Выходить замуж и уезжать. Сегодня утром приходил нотариус, Ева Адамовна все свое имущество завещала приюту и мне некоторую суму. – Она скривилась, будто собиралась вновь разрыдаться, но сдержалась. – Она не вычеркнула меня из завещания все же. Этих денег нам хватит.
Рахиль встала, собираясь уходить. Я спохватилась:
- Как же Вы отсюда выберитесь?
- Пешком дойду, всего несколько верст до города, я привыкла, а там возьму извозчика.
- Ну, нет, я вас так не отпущу, сейчас Иван отвезет вас в город.
- Не стоит беспокойства, Анастасия Павловна.
- Рахиль Лейбовна, не знаю, свидимся ли мы еще когда-нибудь, но я желаю вам всего наилучшего, Бог вам судья, я же могу только помолиться за вас. Посидите тут и подождите, Иван вас отвезет в город.
Рахиль снова всхлипнула, я сжала ее руку на прощание, она опустилась на диван, а я пошла, отдавать распоряжения.
Когда, наконец, последняя наша гостя уехала, мной овладела всепоглощающая усталость.
Остаток дня до ужина я провела в раздумьях, вспоминала рассказ Рахиль, все события последних дней, пыталась собрать воедино, то, что знала. Ужин закончился быстро, тетя вообще не спустилась в столовую, дети, вдоволь наевшись за обедом, только колупались в своих тарелках, аппетит не испортился лишь у мосье, впрочем, как всегда.
После ужина мы разбрелись по комнатам. Хотелось оставить тетку сегодня в покое, но любопытство и тревога съедали меня. Пометавшись по спальне, я не выдержала и двинулась к тетушке. Она дремала, подперев щеку рукой, в своем любимом кресле, так и не переодевшись. Я легонько кашлянула, но тетя только пробормотала, что-то и попыталась устроиться поудобней в кресле. Я тронула ее за плечо. Тетка дернулась, резко выпрямилась и уставилась на меня не понимающим взглядом.
-Что? Что такое?
- Тетя ты спишь в кресле.
- Да, устала я очень. – Она тяжело поднялась с кресла. – Позови Даринку, пусть поможет переодеться.
Я дернула за шнурок колокольчика и через несколько минут горничная вошла в спальню, девушка, отчаянно зевая, принялась помогать тете, снять платье и приготовиться ко сну, я все это время ерзала в кресле, но разговор не начинала. Наконец, Анна Ивановна, облаченная в теплую ночную сорочку и закутанная в старенький уютный халат, уселась в кресло, и спокойно спросила:
- Вижу, ты хочешь у меня что-то спросить? Так спрашивай.
- Тетушка, я не спросить хочу, я тебя прошу, расскажи мне все без утайки, не могу больше, мучится догадками, а я потом расскажу тебе, что поведала Рахиль.
- Без утайки говоришь, да я ничего особенного не таю.
- Почему ты все время увиливаешь и Семену Михайловичу не все говоришь?
- Потому, что не хочу пережить всего того ужаса еще раз и тебе не желаю.
Я только вопросительно уставилась на тетушку.
- Ну ладно. – Она помолчала, собираясь с мыслями. – Когда Миша привез старую каргу домой, то мы не сразу поняли, что с ней не так. Она могла с утра вести себя вполне нормально, потом вдруг настроение менялось, то плакала, то хохотала. Гости к нам ходили, тогда часто, тетка, и при них стала закатывать свои странные сцены, пошли слухи всякие, по большей части, сама понимаешь недобрые, а когда мы ее закрыли, то и вовсе стали говорить разную ерунду. Разве пальцами нам вслед не показывали. Все эти шушуканья за спиной, косые взгляды сильно влияли на Мари, она была не такая как ты, ты сильная, можешь отпор дать, а Мари очень чувствительная была, все принимала близко к сердцу. Здоровье ее ухудшилось, ребенка тогда потеряла и за это еще сильнее переживала. Слухи страшная сила. Легче, если тебе в глаза скажут, что вы мол, держите в доме одержимую, что может и сами вы сумасшедшие, тогда можно прямо ответить, что никакая она не одержимая, больная просто. Можно защищаться…. А когда в глаза все такие добрые, ласковые, а за спиной гадости всякие говорят, как ты защитишься, что ответить человеку, вроде и не обидевшему тебя прямо? – Тетя погрузилась в невеселые воспоминания, потом снова заговорила. – Когда мы того покойника во флигеле нашли и я увидела сходство, то на меня так и нахлынули воспоминания, лица соседей, фальшивое сочувствие, смешки за спиной. Я надеялась если буду молчать, никто до того кто он такой не доберется, нас оставят в покое и кошмар не повториться, а тут видишь как все обернулось. – Тетя опять умолкла.
Я погладила ее руку.
- Тетя, может и не повториться, пока о том кто он такой полиция не распространяется, а уж мы точно будем молчать, но рассказывай дальше, что ты знаешь о таинственной невестке?
- Пока, да, полиция молчит, но если найдут убийцу, будет суд, все опять всколыхнется.
- Так это если найдут, что-то не далеко продвинулись наши сыщики и зачем загадывать вперед, так что там с невесткой?
- С невесткой? Когда тетка переселилась во флигель, мы вздохнули с облегчением, сама понимаешь ни Мари ни Миша ее не навещали, она им столько нервов съела, изредка общалась только я, приходилось, по разным хозяйственным делам. Тетя надо сказать, кроме всего прочего ехидная такая была, любила поддеть. Однажды прихожу к ней, а она сидит письмо пишет, я ее так, для поддержания разговора спросила, кому это она пишет, не сыну ли? А тетка так противно улыбнулась и говорит: невесточке своей, любимой, весточку хочу отправить. Я сильно удивилась, никогда не слышала, что бы ее сын был женат, ни о свадьбе, ни даже о помолвке. Поэтому переспросила: жене сына? Она, только ухмыльнулась, и ответила так расплывчато, что, мол, она сейчас ему не жена, я ничего не поняла, а у тетки видно было хорошее настроение, она рассказала, что в последнюю поездку в город встретила одну хорошо знакомую особу, так теперь желает возобновить знакомство. Больше ничего объяснять не стала, а я и не спрашивала. Но после того случая посетили ее только четыре женщины: Елена Сухова, Анфиса Теличкина да Ева Адамовна с Рахиль.
Ну что ж, знакомые все лица.
-Тетя ты думаешь, кто-то из них та кому Дария Любомировна письмо писала?
-Думаю да, вот только кто это не знаю.
- А под какими предлогами они ее посещали?
- Суховы тогда только выкупили соседнее поместье, у разорившихся владельцев. Так они всех соседей посещали, знакомились, так сказать, хотя мы и так были хорошо знакомы, они же в городе жили и Алексей был другом Миши, но ты же знаешь Елену Игнатьевну, она и к тетке подалась с визитом вежливости, а на самом деле сплетен подсобрать. Теличкины тогда, только приехали в город. Федор Федорович был связан с большими поставками по железной дороге, интересовался разными новшествами, они с Мишей на том сошлись. Он их пригласил, а Анфиса Андреевна выразила желание познакомиться с теткой, но это я думаю и правда из вежливости, она же всех пересудов тогда еще не знала. А Ева Адамовна с Рахиль прибыли по просьбе тетки, все-таки она приюту свое имущество завещала. Но о них, наверно, даже думать не стоит обе никогда отсюда и не выезжали надолго.
- Ты знаешь, что Рахиль выросла в Москве? – спросила я тетю и, увидев ее удивленный взгляд, пересказала историю Рахиль.
Анна Ивановна удивленно приподняла бровь,
- Выходит Рахиль все же могла познакомиться с Кириллом Юрьевичем, но она была тогда очень молода, а он значительно старше.
- Ну, тут ничего удивительного нет, Миша на семнадцать лет был меня старше.
- И все же, почти монашка, хотя она могла всего и не рассказать.
И мы с тетушкой глубоко задумались.

Глава 12

Проснулась я совершенно разбитая и еще более уставшая. Вечером, придя в свою комнату, застала там Андрюшу с книгой, он обиженно сказал, что вот уже несколько дней я не читала ему на ночь. За всеми тревогами и событиями последних дней и, правда, забыла о наших маленьких традициях и своих обязанностях. Поэтому взяла книгу и пошла в спальню к Андрюше, он заснул после первой же главы, я поцеловала его в лобик, укрыла, плотнее, одеялом, и пошла к себе.
Проходя мимо спальни девочек, заметила свет из-под двери. Они занимали одну спальню, а рядом устроили себе собственную гостиную, будуар, как говорила, Лиза. Зашла и к ним, поболтать на ночь, девочки очень обрадовались и мы еще полчаса обсуждали события сегодняшнего дня, чрезвычайно взволновавшие их. Я заметила, что Лиза, не на шутку увлеклась молодым помощником Семена Михайловича, Николаем, его обязанности показались ей чрезвычайно романтичными, я не стала выговаривать сентиментальной девушке, эти девичьи влюбленности, такая же неотъемлемая часть взросления, как, например, изменения в фигуре, становившейся у девочек все более пышной и женственной. В своей постели оказалась уже довольно поздно, но заснуть все равно долго не удавалось.
Утром, вместо ворочаться, решила просто встать и идти на кухню. Аромат только что смолотого кофе и запах сдобных булочек будоражил, отгоняя остатки сна. Галина месила тесто на булочки с вечера, к утру, оно подходило, она вставала ни свет, ни заря, сама разжигала печь, пока пышные булочки и свежий хлеб томились в раскаленной печи, она готовила кофе. Сегодня я решила составить ей компанию.
- Доброе утро пани. – Она присела в подобие реверанса, насколько позволяло грузное тело.
- Доброе утро Галина, сготовь-ка мне кофе.
- Как всегда по-варшавски?
- Нет, как себе, крепкое.
- Сахару сколько?
- Два кусочка, хватит, как тебе удается каждое утро быть такой бодрой? – я уселась за кухонный стол и наблюдала за быстрыми руками кухарки.
- Я привыкла пани, да и утро сегодня чудесное, глядите, за окном опять снег падает.
Я подошла к окну, действительно падал снег, но не мело как в тот роковой вечер, а медленно кружась, пушистые, похожие на пачки балерин, снежинки опускались на подоконник и тут же таяли. Это зрелище меня заворожило, от созерцания снежного танца оторвал голос Галины.
- Готово пани. Булочку, только испеклась, подать?
- Не надо, пусть остынет, да и есть, пока, не хочется. – Я, с наслаждением, принялась пить кофе, он был обжигающее горяч, пришлось подождать. Галина суетилась по кухне, молча. - Что-то ты сегодня молчалива, случилось что?
- А не о чем говорить, за этой зимой и не пойдешь никуда. Да и то всех интересует, что у нас случилось да как. – Проворчала Галина.
- Сплетничают?
- Да уж, сплетничают, нет бы, своими делами заняться, так их чужие волнуют, как говорила моя матушка в своем дворе и бревно не заметишь, а в чужом глазу – скалку.
- Ладно Галина, не переживай, скоро найдут преступника и все успокоятся.
- Кто найдет? – ловко вынимая лопаткой булочки из бритванки и перекладывая их на чистое полотенце, спросила Галина. – Эти недотепы? Только, чужие руки краской вымазывать умеют.
- Ну, это они для дела. Спасибо тебе, Галя, за кофе, я пойду, пожалуй. – Галина по привычке изобразила реверанс, когда я уходила в кухню спустилась Катерина.
Утро только начиналось. Я прошла в свой кабинетик, уселась за бюро, и вынула бухгалтерские книги. Не скажу, чтобы любила заниматься этим рутинным делом, но приходилось, иначе порядка не будет. До завтрака, подсчитывала, в столбик, скучные цифры.
Проснулась тетя. Она, как и я, первым делом прошла в кухню, по пути сообщив, что ей срочно надо выпить кофе, иначе она так и будет спать на ходу. Следующим появился месье Бомон, тоже, естественно, первым делом посетивший кухню. Перед самим завтраком, когда горничные гремели посудой, накрывая стол, с радостным щебетом, спустились девочки. Последним объявился Андрюша, широко зевая, утро всегда было самой тяжелой частью дня, для него.
Завтрак прошел спокойно, и я опять уселась за свои цифры. Прервал мое занятие появившийся, как из-под земли Петр.
- Тут Вам записку принесли с почтой, Анастасия Павловна. – Он с поклоном вручил мне тоненький конверт, надписанный аккуратным, угловатым, мужским почерком.
- От кого письмо? – машинально спросила я, вскрывая конверт.
- Почтальон говорит, передал ему какой-то мужчина, когда он собирался выезжать с почтового двора. – Доложил Петр.
Но я его уже не слушала, ибо записка оказалась от Георгия Федоровича и гласила: «Уважаемая Анастасия Павловна, обращается к Вам, с нижайшим поклоном, г-н Савельев Г. Ф., прошу Вас оказать мне честь и позволить пригласить на прогулку по парку. Буду ждать Вас у центрального входа в два часа дня. Очень надеюсь, что вы не отвергнете, столь дерзкое предложение». Далее шел изысканный росчерк изображающий подпись.
Действительно предложение, несмотря на всю вежливость послания, было весьма дерзким. У нас не Петербург, всё на виду и все на виду, но я даже не сомневалась в том, что приму его. Вопрос был только один, но очень важный: что надеть?
Тетушка послание прокомментировала в своем обычном стиле:
- Опять будешь шкафы выворачивать в поисках золотых одежд. Поедешь ли, даже не спрашиваю, по глазам вижу, ты все уже решила.
- Решила, поеду. Но одеться надо как-то незаметней, что бы в глаза не бросалась.
Тетя только фыркнула на это заявление и пошла за мной в спальню. В нашем доме утаить что-то невозможно, поэтому девочки объявились вслед за тетей, уселись на постели и принялись давать советы. Наше собрание пропустил только Андрюша, заявив, что одевание – девичье дело.
После часа проведенного у зеркала остановилась, наконец, на практичной, юбке-колокольчике из темно-серого делена, английской блузке из шелкового поплина, строгой, но украшенной на груди кружевным жабо и жакете из темно-серого же твида в мужском стиле, перешитом, по правде сказать, из мужниного сюртука. Наша мадам Капет, хоть и не блистала глубокими познаниями истории, не была тонким психологом, зато обладала чисто крестьянским здравомыслием и прекрасно понимала, что если у ее постоянной клиентки нет денег на обновки, но есть желание быть модной и, главное пользоваться услугами модистки, то стоит закрыть крепко рот и перешивать старые платья на новые, мужские сюртуки на женские пиджаки и из маминых юбок делать платья для дочерей. За что, мы, ее образованные клиентки, прощали ей неуклюжий французский акцент и отсутствие классического образования.
Из глубин шкафа вынули, меховое манто отороченное богатым мехом соболя, с капюшоном, и рукавами «летучая мышь», подарок мужа, к нему меховую же шапочку-таблетку с густой вуалью, сквозь которую не то что, меня, я сама плохо видела, и большую, соболиную, муфту.
На ножках красовались полусапожки, украшенные бантиками, которые очаровательно выглядывали из-под юбок.
Уже сидя в карете, подумала: какие же мы, женщины, странные существа. Вот я обожаю простые домашние платья, практичных темных цветов, скроенные по принципу мешка и не предполагающие ношение корсета. Склоняюсь к мнению, что корсет вреден, а женская одежда должна быть более практична, чем красива. Но стоит только встретить интересного мужчину и, ради того что бы понравиться ему, мы стягиваем себя корсетами, проводим часы у зеркала, укутываемся в шелка и кружева и напрочь забывая о практичности, мучимся в неудобной обуви на высоких каблуках. Как ни была бы удобна простая одежда, мы все равно стремимся стать эфемерными, загадочными красотками, как на иллюстрациях Чарльза Гибсона.
Когда карета въехала на Садовую улицу, приближаясь к башням главного входа в Царицын сад, сердце мое колотилось бешено, пытаясь унять волнение, я уговаривала себя: это просто прогулка, предполагается, скорее всего, деловой разговор. Но как не хотелось бы моему уму разложить все по полочкам и подчинить сердце разуму, все равно в глубине души я надеялась на романтическое свидание, хотя, что предполагалось под этим понятием, представляла себе смутно.
Я не стала поднимать окна и свешиваться наружу, что бы убедиться, что меня ждут – это было неприлично и просто смешно, но, Бог свидетель, как мне этого хотелось. Наконец медлительная, неповоротливая столетняя колымага остановилась и почти сразу же открылась дверца, Георгий Федорович, приветливо улыбаясь, протянул руку, что бы помочь мне выйти.
- Добрый день, я очень рад, что вы приняли мое приглашение.
- Добрый день, рано же вам пришлось подняться, что бы его отправить.
Я спустилась на землю, опираясь о его крепкую руку. Опустила на лицо вуаль, дала указание Ивану отъехать немного от входа и ждать меня. Спрятала руки в теплую муфту. Редкий снежок кружил вокруг нас. Мы двинулись главной аллеей, держась рядом, но на некотором расстоянии. Медленным, прогулочным шагом пошли в сторону Елисейских полей. В это время года парк не был наполнен людьми, такое уединение вполне нас устраивало. Разговор начал Георгий Федорович.
- Вчерашний день утомил вас?
- Признаться честно – ужасно! Вся эта кутерьма, да еще и визит Рахиль Лейбовны…
- Она рассказала что-то интересное?
- Мне обязательно вам это пересказывать?
Георгий Федорович ослепительно улыбнулся и подхватил меня под руку потому, что мой каблук попал в какую-то ямку, я пошатнулась и может, упала бы, но крепкая рука удержала меня. Восстановив равновесие, я подняла часть многослойной вуали, что бы лучше видеть, а то не хватало еще свалиться неуклюже, ему под ноги.
- Спасибо Георгий Федорович.
- Может все-таки Георгий? Вряд ли нас подслушают, Настенька. – Теперь его улыбка была уже нежной, интимной, я подумала про себя, может же человек одними губами выражать столько разных эмоций.
- Ну, хорошо, Георгий, так что же мне обязательно передавать наш разговор тебе? Признайся, сегодняшняя встреча не просто так – это идея Семена Михайловича?
- В проницательности тебе не откажешь. А знаешь, Настенька, было бы хорошо, чтобы ты сама все рассказала Семену, так будет лучше, да и тебе, наверняка, хочется его расспросить?
- А как это сделать? В участок я не пойду. Может мне вернуться домой, а вы приезжайте под предлогом допросить нас очередной раз.
- Ну, нет уж. У тебя дома просто вавилонское столпотворение, да и тетушка-дракон, Семен ее побаивается. Но ты можешь прийти к нам на квартиру.
- Это официальное приглашение?
- Да, очень официальное, – мы остановились и посмотрели друг на друга.
- Ты понимаешь, что если меня заметят за подобным посещением, то вам с Семеном Михайловичем придется бросать жребий и посылать сватов.
Это заявление не на шутку развеселило Георгия.
- Ну, бросать жребий не придется, если что – сваты будут от меня, ты не против?
- Против, если свататься придется по принуждению.
- Так давай не будем принуждать себя. Ты можешь посетить нас инкогнито.
- Как это сделать? Мою колымагу весь город знает, такого раритета ни у кого уже не осталось.
- Так оставь ее, допустим у кафе-кондитерской, наша штаб-квартира расположена в доме на соседней улице. Дойдешь пешком, якобы по магазинам отправилась. Зайдешь с черного входа, у нас в доме квартира известной гадалки находиться, так, что посещения дам под вуалями не редкость. Просто поднимешься этажом выше. Ну как примешь приглашение?
Хоть все это было явной и к тому же небезопасной авантюрой, я решилась рискнуть, очень любопытно было взглянуть на жилище холостяков.
- Ладно, рискну, принять ваше приглашение. А скажи, Георгий, если не секрет, как ты тут оказался? Всякие сплетни, знаешь ли, ходят….
- О том, что я знатный аристократ, проживающий инкогнито? Или кто-то, вроде, Хлестакова?
Теперь уже рассмеялась я.
- Насколько я знаю, строгого ревизора в тебе не углядели, а вот про знатность, действительно идут разговоры.
- Все намного прозаичней. Я родился и вырос в Петербурге. Привык к шуму и суете большого стольного города, от того мне тут все так экзотично кажется – он усмехнулся своим воспоминаниям – моя мать из малоземельных дворян, Наталья Аркадьевна, живет в Петербурге. У нас свой, небольшой дом, она сдает некоторые комнаты жильцам, скорее от скуки, нежели из желания заработать. Отец, ординарный профессор истории, Федор Лукьянович, преподавал в свое время на историко-филологическом факультете в Императорском Санкт-Петербургском университете, уже умер. – Георгий замолчал, собираясь с мыслями. – Так как у нас отцы, как правило, направляют сыновей по своим стопам, я тоже стал изучать историю, сдал магистерский экзамен и занял должность приват-доцента в университете. Защитил магистерскую диссертацию и готовился к защите докторской.
- О, насколько я знаю это очень большие достижения, многие преподаватели наших университетов не имеют даже магистерской степени, не говоря уж о том, чтобы замахнуться на докторскую.
- Тут надо учесть, что мой отец, тоже изучал историю, мне были доступны многие собранные им материалы. Мой отец верил в истинность старого девиза профессуры «кто двигает науку тот и учит», поэтому не оставлял своих изысканий до последних дней. К тому же сам предмет мне очень нравиться, это моя страсть, вот, к примеру, подземелья Раковки, ты знаешь, что они начали строиться еще во времена набегов татарских набегов, люди рыли подземные укрытия и уходили туда со всем скарбом и, даже, скотом? Это совершеннейшее с инженерной точки зрения сооружение. Представляешь сколько загадок и открытий находиться там для человека изучающего историю. – Георгий говорил с таким воодушевлением, даже восхищением, древними строителями, что я подозрительно спросила:
- Уж не спускался ли ты в эти ненадежные укрытия?
Восхищенное выражение его лица ответило само за себя.
- Там же опасно, насколько я знаю, в подземельях прячутся порой, жители Раковки спасаясь от погромов, я слышала о несчастных случаях, когда бедняг засыпало обвалами, сооружениям этим не одно столетие.
- Вот в этом и есть их прелесть, а подземелья Одессы? Официально считается, что они якобы были образованы добыванием камня, ракушника, для строительства города, но многие историки, склоняются к мысли, что одесские катакомбы куда старше города. – Моего друга явно несло в сторону, надо бы свернуть его на первоначальную тропу, поэтому я невпопад выдала:
- Знаешь, а моя тетушка, тоже считает, что в нашей стране сыновья, как правило, идут по стопам родителей.
Георгий моргнул, удивленно посмотрел на меня и понимающе улыбнулся:
- Меня уносит в мой предмет? Ну что ж когда-нибудь у нас будет время, и мы поговорим еще об этом.
- Ты был преподавателем университета, имел блестящие перспективы, что же тебя занесло сюда, так далеко от столицы?
Только, что оживленный Георгий, вдруг замкнулся, молчание затягивалось и я думала уже не получу ответ на свой вопрос, когда он заговорил.
- Слышала ли ты о студенческих волнениях?
- Ну, конечно, отказ многих студентов присягнуть нашему императору, все эти студенческие братства с радикальными взглядами, да что там говорить о студенческой забастовке начавшейся восьмого февраля в Петербургском университете не знает разве что глухой и слепой.
- Ты хорошо осведомлена.
- Не забывай мой отец – банкир, он считает, что даже самое ничтожное политическое колебание влияет на финансы, поэтому он всегда в курсе всех движений и меня научил держать нос по ветру. Неужели ты как-то связан со всем этим, ты же уже полгода живешь здесь, далеко от столицы?
- Все эти движения начались не сегодня, просто восьмого февраля случилось то, что стало горящей спичкой для бикфордова шнура, уже давно валявшегося рядом. В сентябре прошлого года в университете произошла неприятная история связанная нарушением университетского устава и запрещения студенческих объединений, одно такое объединение действовало в стенах университета. Могу поклясться, что мои студенты не были революционно настроены, не собирались свергать самодержавие, это было обыкновенное землячество, на собраниях обсуждались разные вопросы, от чисто практических, например как помочь нуждающемуся товарищу, до иногда и политических дискуссий.
- И ты участвовал в этих дискуссиях?
- Я присматривал за ними. Они молоды, они горячи, их легко втянуть в губительные авантюры, но руководство увидело во всем этом что-то значительно худшее. Нескольких моих студентов исключили, а мне Василий Иванович, наш ректор, по старой дружбе с отцом, он тоже историк, историк права, предложил добровольно подать прошение об отставке, если я послушаюсь его, обещал дать блестящие рекомендации в тот округ, который я выберу. Пришлось уйти из университета. Некоторое время я пожил на шее матушки, проведал сестру, она замужем, живет под Москвой. А потом получил письмо от Семена. Мы с ним товарищи еще по университету, только он учился на физико-математическом факультете. Семен мечтал стать горным инженером, его увлекала геология, отсюда и скрупулезность и увлечение химическими опытами, но у горных инженеров есть свои сыновья. Отец Семена, полицейский чиновник, ушел на пенсию, а свое место освободил для сына. Когда Семен узнал о моих злоключениях, предложил приехать к нему, работа в провинции не лучший выбор, но возможность переждать. К тому же история этих земель очень интересна и почти не изучена, я согласился. Василий Иванович, как обещал, дал рекомендательное письмо на имя попечителя Киевского округа, и я занял место учителя латыни и древней истории в местной мужской гимназии. Вот, пожалуй, и вся моя биография.
В молчании мы подошли к гроту Калипсо, на правой стене рядом с входом высечено изречение на польском языке: "Zapomnij pamięć pecha tutaj i zaakceptować szczęścia powyżej, jeśli są zadowoleni, więc być jeszcze szczęśliwszy." Я перевела его вслух:
- «Забудь тут память о несчастье и прими счастье выше, если же ты счастливый, так будь ещё счастливее» говорят, эти слова принадлежат самому графу Станиславу Потоцкому, второе имя которого было: Щенсный, счастливый значит, не знаю, насколько он был счастливым человеком, но жену свою любил, наверно, больше жизни! Получить такой сказочный подарок, как подтверждение любви, это мечта каждой женщины, для Софии Константиновны, ставшей явью.
- Ты мечтаешь о таких грандиозных подарках, но я, к сожалению не магнат. – Последние слова Георгий произнес почти шепотом, он придвинулся ближе, поднял вуаль и мягко поцеловал меня в губы. Целоваться на февральском морозе не очень комфортно, сырой холодный воздух, колется тысячами иголочек, мы ограничились легким поцелуем и отстранились. Я опустила вуаль и недовольно подумала, что мне хочется чего-то большего, чем мимолетные поцелуи, но вслух сказала:
- Нет, таких грандиозных подарков я не ожидаю. Времена щедрых магнатов прошли, к сожалению. Так что, возвращаемся и будем приводить в действие твой план?
- Возвращаемся. Может, на обратной дороге ты расскажешь что-нибудь о себе, как ты, дочь одесского банкира, оказалась здесь? Почему вышла замуж так рано? Твои приемные дочери, сейчас в том же возрасте, но они кажутся совершенными детьми.
- Это не совсем так, Лиза, действительно еще совершенный ребенок, а вот Ира, много взрослее, это скорее характер, многие на всю жизнь остаются детьми, а некоторые, кажутся взрослыми с пеленок.
- Да ты философ оказывается.
- Немного философии не повредит, а замуж я так рано вышла, из-за Софи.
- Кто такая – Софи?
- Моя мачеха.
- Злая мачеха?
- Ну что ты, почему злая? Софи, хороший человек, тут все много сложнее. – Видно придется объяснить подробней. Я задумалась, и решила начать сначала, то есть с отца и матери. – Мои родители поженились по любви. Многих этот факт удивлял, но это так. Мой отец, как бы это сказать поточнее…. Мой отец – деловой человек, вот так будет правильно, деловой до мозга костей. Его родословная довольно необычна, мой прапрадед выкупил себя из крепостных у обедневшего хозяина, мой дед и мой отец за ним уже стали управляющими банками. А мама моя из семьи дворян с очень древней родословной, имена ее предков записаны на стенах Софии Киевской. Так что сам понимаешь, мамин отец был не в восторге от такого союза, мама хотела бежать, но папенька поступил как деловой человек, он пришел к дедушке и долго с ним разговаривал, никто не знает о чем, но после того разговора дед дал согласие. Мама даже получила хорошее приданное, оно дало возможность отцу стать совладельцем своего банка.
- Вот это настоящий деловой человек и часть его живет в тебе.
- Да уж живет. Во мне живут, кажется две части – с маминой стороны бунтари и хозяева жизни, толкают на какие-то авантюры, а со стороны папы, здравомыслящие, осторожные крестьяне, советуют взвесить все да не спешить. Мама с папой жили, душа в душу, как говорят, но здоровье мамочки было слабое, мы и в Одессу переехали с Киева из-за ее здоровья, но она все же умерла рано, мне, только десять лет было. – Горькие воспоминания захлестнули, слезы щипали глаза, но я сдержалась, не время плакать и продолжила рассказ. – Папа долго горевал, но время шло, оно лечит. Мне только исполнилось семнадцать, когда папа сообщил, что нашел новую жену и представил мне Софи. Если на маме он женился по любви то их женитьба с Софи чистый расчет, с обеих сторон, но расчет оказавшийся верным. София – блестящая женщина, именно блестящая и не иначе. Высокая, статная, белокурая, прекрасный густой волос, из которого можно сделать даже самую невероятную прическу, с чудесными серо-голубыми глазами, она похожа на греческих богинь с портретов флорентийских художников. Софи всегда выглядит идеально, в простом домашнем платье, в деловом английском костюме, в роскошном вечернем платье. Сам понимаешь, такая жена для банкира – это как символ успешности, отец же дал этому брильянту чудесную золотую оправу. К тому же она очень образована, ее отец, обедневший помещик, сделал один действительно прибыльный вклад, он дал прекрасное образование своим детям, брат Софи один из лучших киевских адвокатов, а она обучалась в лучшем женском образовательном учреждении – Смольном институте благородных девиц. Софи пишет мне пространные письма и сообщает обо всех новинках в моде, литературе, она выписывает множество журналов и переписывается с большим количеством подруг, в разных концах земного шара, у нее есть, даже, подруга в Нью-Йорке, раз в полгода присылающая ей объемное письмо с тамошней прессой. Когда мы познакомились с Софи, она окинула меня взглядом и радостно сообщила, – я, пытаясь скопировать глубокий голос мачехи с восторженными интонациями, процитировала: «Oh, chérie, tu es superbe, très beau, nous allons priodenem mode, changer le style de cheveux, ce genre de tire-bouchon pour enfants, ouf! Et ce que nous trouvons le marié, tout d'Odessa sera dans l'étonnement!»¹. После такого заявления я остолбенела, но дело в том, что не только Софи, но и мой папенька, и мои дедушки, да вся родня имела свое собственное мнение о том, кто должен быть моим мужем. У всех были свои представления о моем счастье. – Я подняла глаза на Георгия и заметила, что тот едва сдерживает смех, но он подавил глупую улыбку и спросил:
- Поэтому ты решила сама устроить свое счастье?
- Да, и мой выбор пал на Мишу.
- Почему?
- Я давно его знала, он был одним из постоянных клиентов отцовского банка и другом папы. Миша мне нравился, был моей детской влюбленностью. Он из тех людей, в которых детская восторженность остается навсегда, к тому же он был добрым человеком и красивым, что для девицы немало важно. К тому же я замечала, что нравлюсь ему, он первый увидел во мне женщину. Ты не подумай ничего плохого, он просто раньше всех стал вести себя со мной как с взрослой девушкой, галантно. Предложение я, можно сказать сама ему сделала, мамина кровь, тогда, видно верх взяла, он очень удивился, когда понял, что я проявляю к нему неоднозначный интерес, но когда поступило от него официальное предложение, удивилась и сама.
- И твой родитель не был против?
- Не то, что бы против, просто, слегка ошарашен. Он дружил с Мишей много лет, но зятя в нем не видел. Я настояла на своем выборе и папа согласился.
- Ты никогда не жалела о своем решении?
- Нет. Никогда. Миша был прекрасным мужем, несмотря ни на что, а жизнь, здесь в своем поместье мне нравиться. Я сама себе хозяйка. Я не стремлюсь, стать звездой гостиных и праздничных приемов, меня устраивает провинция, я намного свободней женщин блистающих в свете, можешь мне поверить.
- Прости за нетактичный вопрос, но сейчас ты вдова, и сама себе хозяйка, была ли ты так свободна при жизни мужа?
- Как ни странно, я чувствовала себя свободной. Давай продолжим этот разговор позже, вот уже главные ворота, надо разойтись, я думаю.
- Мы живем на Киевской улице, дом 9, квартира 4, это третий этаж.
- А где живет гадалка? – я лукаво посмотрела на него.
- Гадалка живет этажом ниже, в квартире номер два. Хочешь сходить?
- Может, как-то схожу, будущее так загадочно, тем заманчивей узнать хоть, что-нибудь.
Георгий посадил меня в карету и удалился ловить извозчика, а я велела ехать к кафе-кондитерской. Мы гуляли почти час, зимой темнеет рано, так что надо было спешить. Я зашла для приличия в кафе, выпила чашечку кофе, и, нетерпеливо поерзав, поднялась. До нужного дома добралась быстро, но подойдя, неуверенно остановилась.
Дом был большой, строгой архитектуры, похожий на вытянутого в струнку чиновника, как и люди, проживавшие в нем. Я подумала, как же дома соответствуют свои жильцам. Вот, например, доходный дом похож на улей, хоть и с богатым фасадом в стиле барокко, все же кажется, неуклюжим и скромным, как и разношерстый народ, снимающий в нем квартиры. Дома богатых купцов с магазинами на первых этажах, всем своим надежным видом передают деловитость и предприимчивость своих хозяев, а особняки аристократов, изысканны и напыщенны и, кажется, в них тоже течет голубая кровь.
Я потопталась немного и, собравшись с духом, вошла через парадный вход.



¹«Ах, милая, ты прекрасно выглядишь, совсем недурна собой, мы тебя приоденем модней, прическу поменяем, что это за детская косичка, фу! И такого жениха найдем, вся Одесса будет в изумлении!» (фр.)

Глава 13

Оказавшись в парадном, в тот час же пожалела, что не вошла через черный ход. Из боковой двери показался привратник, но, слава Богу, я не вызвала у него подозрений и он выглянув, тут же скрылся. Из дверей привратницкой выплыло облачко пара и вкусно запахло чаем, славный охранник, вероятно, полдничал. Георгий не ошибся, дамы под вуалями тут не вызывали интереса, привратник решил, что я направляюсь к гадалке.
Подъезд ничем не отличался от тысяч таких подъездов в целой империи. Видно, что в доме проживали люди с довольно солидными доходами, здесь было чисто, все аккуратно побелено, перила, натерты до блеска, а ступени покрывала ковровая дорожка. Напротив двери привратницкой высилась подставка для галош, здесь их можно было оставить, или хорошенько вычистить.
На первом этаже находилась всего одна квартира, на ней красовалась солидная медная табличка без номера квартиры, которая гласила: «Доктор фармации г-н Эшкольд П. С.», здесь, кажется, проживал владелец аптеки.
На втором этаже были две квартиры, двери располагались одна против другой. Правая дверь, обычная крашенная белой краской, с номером 3, а вот левая дверь была примечательна, выкрашенная в черный цвет и покрытая лаком, с медной табличкой очень замысловатой формы, похожей на цветок лилии с единой надписью: «Цирцея». Наш городок мало напоминал сказочный остров Ээе, так что же здесь делала, божественная колдунья? Я задержалась перед экзотичной дверью, и только собралась подниматься выше, как с верхних этажей раздался стук, резвый топот ножек и детские голоса, какая-то женщина пыталась утихомирить сорванцов, они быстро приближались, и, поняв, что через мгновение, будут здесь, я стала судорожно стучать в дверь Цирцеи.
Двое мальчиков в коротких черных шубейках, пронеслись мимо, за ними чинно спускалась женщина, по виду, няня. Я думала, все пронесло, но тут открылась черная дверь, и мне ничего не оставалось, как войти в царство Цирцеи. Очень надеюсь, что она не превращает своих клиенток в свиней.
Маленькая прихожая была плохо освещена, невысокая худенькая девушка, в черном форменном платье, с белым крахмальным фартуком и в белом же простеньком чепце, взяла у меня верхнюю одежду. Я удивилась, почему-то ожидала, что прислуживать таинственной колдунье будет кто-то более экзотичный, например прекрасная гречанка в белой тунике, но мы не на греческом острове, здесь сойдет и так. Девушка разместила мои вещи в большом гардеробе, жестом указав, следовать за ней повела темными коридорами, за это время она не произнесла ни слова.
Квартира, казалось, состояла из одних коридоров, вернее коридорчиков, похожих как близнецы, оббитых дубовыми панелями до середины стены, далее шли полосатые шпалеры с бронзовым отливом, черные, одинаковые двери вели в какие-то комнаты, газовые рожки давали слабый свет, может из экономии, а может для создания таинственности.
Наконец мы остановились напротив двойной двери. Жестом, указав мне подождать, девушка вошла в комнату, оставив двери слегка приоткрытыми, сквозь щелку, я увидела как горничная, наклонившись, что-то шепчет на ухо хозяйке. Она выпрямилась, а я отпрянула от щелки, не хватало еще, что бы меня застали за подсматриванием, дверь распахнулась и я прошла в комнату мимо присевшей в реверансе прислуги.
Гостиная, если это была гостиная, представляла собой квадратную комнату, с двумя высокими окнами, занавешенными густыми кружевными занавесками. Тяжелые темно-синего цвета бархатные портьеры обшитые бахромой, почему-то навели меня на мысль о похоронном бюро. Стены были обиты теми же дубовыми панелями и полосатыми шпалерами с бронзовым отливом. Здесь не было картин, зато на стенах красовались бронзовые бра-подсвечники с восковыми свечами, горничная как раз зажигала эти свечи по очереди, и гостиная наполнилась дурманящим запахом восточных трав. Пол был услан дорогим, но основательно потертым таджикским ковром, замысловатый восточный рисунок с преобладанием синих и серебряных цветов, вносил оживление в эту мрачную комнату, плотно заложенную мебелью в псевдо восточном стиле, на стульях, креслах и неудобных диванчиках были раскиданы многочисленные подушечки, темно-синего же бархата, с вышивкой серебряными и золотыми нитями. Эти подушечки напомнили мне собственную гостиную и потертую обивку, у меня зародилось подозрение, что они накиданы тут с той же целью.
Казалось хозяйка этого дома, должна возлежать на коврах в замысловатых восточных одеждах, но она сидела в кресле, прямо напротив двери, перед ней стоял чайный столик покрытый скатертью из той же ткани и с такой же вышивкой, как и подушечки. Госпожа Цирцея была немолодой уже, но хорошо ухоженной женщиной, в простом платье из того же синего бархата, черные волосы с проседью, уложены в элегантную высокую прическу, немного вытянутое лицо, слишком широкие губы и тонкий нос, красавицей ее нельзя было назвать, но все же было в ней что-то завораживающие, сеть тонких морщинок, сбегалась к карим глазам, искусно подведенным на восточный манер, никаких украшений, только, большое серебряное кольцо с темным опалом сияло на указательном пальце правой руки. Этой рукой она сделала изысканный жест, указывая мне на кресло напротив себя. Я уселась. Пока мы не произнесли ни слова. Надо отдать должное гадалке, создать нужное настроение у клиента она умела, меня переполняло чувство странного нетерпения. Когда стало казаться, что тишина взорвется, госпожа Цирцея заговорила, красивым, глубоким, хорошо поставленным голосом, что навело меня на мысли о театральной сцене:
- Вы не записаны, но сегодня у меня есть немного времени и я приму вас. Ко мне вы попали случайно, шли в другую квартиру, к моим соседям выше. – Все это она произнесла совершенно спокойно, просто констатируя факт, от удивления у меня приоткрылся рот, не ожидала, что удивительная женщина еще и читает мысли, мне стало не по себе. – Гадать будем на карты. Сеанс у меня стоит три рубля. – Она вопросительно посмотрела на меня, я только кивнула, но подумала, ничего себе цены, да это треть заработка моей горничной в месяц.
Не вставая с места, из верхнего ящика небольшого комода, она вынула колоду карт. Это были карты таро, похожие имелись у тетушки, но такие как у нас можно купить в любой сувенирной лавке, а эта колода – настоящее произведение искусства, даже их обратная сторона, покрытая изумительными восточными узорами, золотой краской на черном фоне, поражала воображение.
Гадалка протянула мне колоду и велела:
- Снимите левой рукой на себя. – Я сняла, она переложила эту часть в низ колоды. – На что гадать будем?
- На будущее, – не задумываясь, ответила я.
- Хорошо, снимите одну карту. – Я снова сняла, порывшись в колоде, вынула из середины и подала ей, она положила предложенную карту на стол. – Далее я сама. – И быстрыми ловкими движениями выкинула еще шесть карт, тогда принялась их переворачивать, я с любопытством заглянула на расклад.
Итальянские карты ручной работы, были созданы искусным художником. Повешенный, казалось, подмигивал вам. Маг колдовал, раскладывая на столе приборы алхимика, императрица сражала богатством и яркостью одежд, но более всего поражала карта «Смерть» – белый скелет золотой косой косил черное поле и зловеще улыбалась голова с короной, увидев эту карту я втиснулась поглубже в кресло, смертей, в последнее время я видела в избытке.
Гадалка заметила мой нервный взгляд и улыбнулась одними кончиками губ.
- Не бойтесь. Карта «Смерть», не обязательно означает смерть физическую. Смерть может, значит и потребность в возрождении, и крутые повороты в жизни. Так, посмотрим, у вас действительно происходят крутые повороты, но Вы не слишком им рады…. – Далее ее речь потекла плавно, словно убаюкивая, она рассказывала, в общем, обычные вещи, то, что можно рассказать каждой женщине и я решилась задать хитрый вопрос:
- А как мой муж отнесется к таким переменам?
Она внимательно взглянула на меня и ответила:
- Вы вдова милочка, не стоит ловить меня на таких мелочах. – Я почувствовала, как заливаюсь краской. – Если хотите задать конкретный вопрос, то задавайте.
- Когда закончатся неприятности, свалившиеся на нас в последнее время?
- Вы имеете в виду полицейское расследование? Эти неприятности не ваши, это скорее неудобства, но все довольно скоро закончится.
Я снова удивилась проницательности гадалки и решилась на еще один вопрос:
- А что ищет тот человек? – если она и правда гадалка, то должна понять.
Цирцея помолчала, внимательно разглядывая карты, и произнесла:
- То, что спрятано в вашем доме, ищете и найдете. – Очень философски звучит и ничего не понятно. – Может, стоит поискать там, где нашли покойника?
Тут я не выдержала и поднялась, это гадание стало меня раздражать, казалось еще чуть-чуть и ведьма примется читать мои мысли, ибо за секунду перед этим я подумала об убитом в большом флигеле.
- Благодарю вас госпожа, ммм, Цирцея, - другого ее имени я не знала. – Вот оплата. – Я выложила на стол деньги.
Она окинула меня насмешливым взглядом.
- Заходите еще, мы не закончили, буду ждать вас Анастасия Павловна, Мария проводите гостью.
Услышав свое имя, и точно помня, что не называлась, я совершенно растерялась, на какое-то мгновение мне захотелось остаться, но вошла горничная и я пошла за ней к выходу.
Оказавшись снова на лестничной площадке, вздохнула с облегчением, от дурманящего запаха восточных трав разболелась голова и я была готова повернуть назад, но посмотрев на лестницу, ведущую вверх, решительно ступила на нее.
Рядом с дверью под номером четыре висел деревянный молоточек, давно таких не видела, поколебавшись, все же постучала, мне показалось, что стук этот не тише церковных колоколов. Дверь открылась, но открывшего я не заметила. Вошла в такую же маленькую прихожую, как и в квартире, этажом ниже. Дверь за мной закрылась, и откуда-то снизу раздался голос:
- Позвольте принять вашу шубу.
Я опустила глаза и встретилась взглядом с маленьким человечком на две головы ниже меня. Несмотря на маленький рост, этот человечек был преисполнен чувства собственного достоинства, прямая как палка спина, правильные черты лица, которое украшала аккуратно подрезная бородка и щегольские усики, колючий взгляд темно-зеленых глаз, на нем был форменный черный костюм, ослепительно белая рубашка и черный фартук. Он проворно помог мне избавиться от верхней одежды и с легким поклоном произнес:
- Пройдемте.
Но не успели мы и шагу сделать, как из глубин квартиры раздался зычный голос, человека привыкшего отдавать приказания:
- Самсон, неужто наша гостья пришла?! – меня стал душить смех, что ни говори, самое подходящие имя для маленького слуги.
Из дверей, прямо напротив входных, вышел мужчина, с одного взгляда на него было понятно, что это Михаил Михайлович Рудавский собственной персоной, он был настолько похож на сына, что сомнений не оставалось, вылитый Семен Михайлович тридцатью годами старше. Отличали их только седина да густые ухоженные усы, являвшиеся особым предметом заботы и гордости хозяина. Михаил Михайлович был одет по-домашнему, простые черные брюки, белая рубашка, да темно-бордовый бархатный пиджак, на ногах красовались мягкие войлочные туфли. Он жестом радушного хозяина простер ко мне руки и увлек за собой, на ходу вещая громким голосом:
- Ах, дорогая, Анастасия Павловна, сын уже сообщил мне о вашем посещении, вы не представляете как я рад, видеть в нашем доме, столь прекрасную женщину. – Я как послушный барашек пошла за моим предводителем.
Эта квартира тоже напоминала лабиринт из коридоров, но здесь было более светло, чему способствовали светлые шпалеры в мелкий цветочек, ремонт, очевидно, делался еще при жизни матушки Семена Михайловича, ибо это цветочное богатство, носило отпечаток женской руки.
Мы вошли гостиную, которая размещалась, судя по расположению, прямо над комнатой гадалки. Но в отличии от гостиной Цирцеи здесь было значительно светлее и уютней. Идеальный порядок и натертые до блеска поверхности мебели, делали честь Самсону. В гостиной меня уже ждали Георгий Федорович и Семен Михайлович, оба вытянулись в струнку, при моем появлении поклонились и принялись подсовывать кресла и устраивать мою, уважаемую особу. Михаил Михайлович, меж тем продолжал:
- Очень рады приветствовать вас! С моим сыном и его другом вы уже знакомы, жаль, что знакомство произошло при столь печальных обстоятельствах, присаживайтесь сюда. Самсон подай чаю, или может кофейку, изволите? Чаю, отлично, наш Самсон, прекрасный чай заваривает, а еще испробуете его ватрушек, я эти французские пирожные не признаю, один сахар, не то, что наша ватрушка и вкус есть и сладость.
- Папа, может не стоит, так суетится, Анастасия Павловна по делу пришла. – Ворчливо произнес Семен Михайлович, но тут же умолк, под сердитым взглядом отца.
- Если по делу, так и не принять гостью как подобает? Матушка была бы недовольна тобой. – И снова обратился ко мне. – Я, знаете ли, Анастасия Павловна, тоже всю жизнь в полиции да в судейских органах служил, тоже был судебным следователем, дослужился до коллежского советника. Семьсот пятьдесят рублей годового окладу! Сейчас пенсион – двести десять рублей пятнадцать копеек с вычетами, да еще есть кое-какие доходы, у нас, знаете ли, землица есть, под дачи сдаем, почитай тысяч пять годовых имеем. – У меня зародилось смутные догадки о том, что ко мне сватаются, видно сильно хотелось старику женить младшего сына.
Семен Михайлович был мрачнее тучи, но разглагольствований отца не прерывал. Подали чай с ватрушками, которые и, правда, оказались замечательными, мы еще поговорили на отвлеченные темы, в разговоре учувствовала, в основном, я да Михаил Михайлович, Георгий Федорович иногда вставлял словцо, а Семен Михайлович мрачно молчал. Старик с деликатностью медведя, выспрашивал меня о размере моего поместья, годовых доходах, о моих домочадцах и сколько жалования плачу слугам. Я старалась отвечать повежливей, но все больше теряла терпение, наконец, Семен Михайлович все же не выдержал и обратился к отцу:
- Отец, скоро стемнеет, мы должны поговорить с Анастасией Павловной по делу. – Последние слова он проговорил с нажимом. Михаил Михайлович, с неохотой поднялся и, сообщив, что уйдет на некоторое время, пообещал провести меня лично, после чего вышел из комнаты. Семен Михайлович вздохнул с видимым облегчением.
- Вы простите, ради Бога, моего старика, ему все хочется меня женить, хоть внуков у него уже достаточно, от моих старших братьев, но он утверждает, что обещал матушке и меня устроить, так вот.
- Ничего страшного я понимаю.
- Так приступим к делу, может, вы расскажете, что поведала Рахиль Лейбовна?
Я постаралась покороче пересказать наш вчерашний разговор и передала бумажный пакет с бутылочкой. Услышанное не очень удивило Семена Михайловича.
- Вот значит как, замуж она собралась…
- Вы не удивились, что дверь подготовила Рахиль?
- Кто-то должен был это сделать. Пройти мимо сторожа, через парадное, незамеченным, нельзя. Спальня Евы Адамовна была закрыта на ключ, а он у нее в кармане, по свидетельству врача, труп не трогали. Остается французское окно кабинета Рахиль Лейбовны, и потайная дверь ведет туда же, а так как большинство времени она проводит в своем кабинете, а когда уходит, закрывает его, не думаю, что кто-то мог незаметно провести манипуляции с потайной дверью.
- Отчего же умерла Ева Адамовна?
- От страха сердце остановилось, думаю, когда она увидела в ночи отъезжающую стену, больное сердце не выдержало, хотя впечатлительной ее нельзя было назвать.
- Знаете, а когда я шла к вам, случайно попала к гадалке.
Георгий, удивленно поднял бровь и переспросил:
- К госпоже Цирцее?
- Да и она угадала, как меня зовут. – Сама не знаю почему рассказала им о моем посещении гадалки.
Семен Михайлович только хмыкнул, Георгий откинулся в кресле, загадочно улыбнулся и сказал, обращаясь к другу:
- А у вашей соседки хорошо развито логическое мышление, а Семен Михайлович?
- Да не откажешь шарлатанке в понимании людей.
Я возмутилась:
- Почему шарлатанке, откуда она могла знать, куда я направляюсь, как меня зовут?
Теперь уже хмыкнул Георгий:
- Простите Анастасия Павловна, но ничего сложного тут нет. У гадалки этой во входных дверях имеется потайная щелка, когда кто-то поднимается по лестнице одна из девушек, что у нее служат, рассматривает человека в щелку для того, что бы знать колеблется ли клиент, равнодушен или напротив взволнован. Обычно перед закрытой дверью, мы можем позволить себе эмоции, потом коротко пересказывает хозяйке, что видела. – Я вспомнила как горничная шептала на ухо гадалке что-то.
- Ну, хорошо она догадалась, что я случайно к ней попала, это проще простого, я к тому же не была записана, как она догадалась, куда я шла?
- Женщина, у которой лицо закрыто многослойной вуалью, как правило, не желает, что бы ее узнали, родственников в таком виде не посещают.
- В нашем доме такие гости ходят только к нам да к ней. – добавил Семен Михайлович.
- Хорошо, а мое имя, а покойник в большом флигеле, а вдова?
Георгий снова заулыбался раздражающей меня, насмешливой улыбкой.
- Вы одеты во все темное, обычно женщины предпочитают цвета поярче, подобные ткани выбирают те, кто в трауре. Это, конечно, может быть и другой родственник, но вы, очевидно, чем-то навели ее на мысль о смерти мужа. – Я вспомнила свой прямой вопрос о муже, заданный может слишком вызывающе, если мадам шла ва-банк, то она не ошиблась.
- А вот имя и покойник – это конечно газеты и информированность. – Продолжал Георгий, он положил передо мной на стол вчерашнюю городскую газету «Вечерний вестник», я развернула ее. На второй странице шел пространный отчет о загадочном убийстве в нашем доме. На стол легла еще одна газета, и еще, в газете четырехдневной давности, на первой странице была большая статья с фотографией нашего флигеля и именами данными полностью, я застонала, а Георгий продолжал:
- Наша гадалка скрупулезно изучает прессу, о недавнем убийстве, конечно, читала, а тут молодая женщина, примерно тех же лет, что и хозяйка дома, где все произошло, поднимается в квартиру к следователю полицейского и судебного сыска, сложить два и два не сложно, особенно если часто упражняешься в подобных загадках.
Я почувствовала себя разнесчастной идиоткой. Заметив мое выражение лица, друзья кинулись меня успокаивать.
- Не стоит расстраиваться, эта женщина очень умна и уже не один год занимается своим ремеслом.
- А чем она занималась раньше? Мне показалось у нее все так театрально.
- Тут вы угадали, госпожа Цирцея в прошлом довольно известная актриса говорят, особенно блистала в греческих трагедиях, отсюда и псевдоним. Но вышла замуж и оставила сцену, а когда умер муж, придумала себе подобный заработок.
- Недурной заработок, – пробормотала я, и громче уже спросила, – а что вы можете мне рассказать о расследовании?
- Довольно много и, в то же время ничего, вот такой парадокс. – Развел руками Семен Михайлович, – но будет лучше, если вы поведаете мне, сначала, что скрывала ваша тетя?
- Да ничего особенного. – И пересказала тетушкин рассказ.
Меня внимательно выслушали.
- Значит четыре кандидатки на роль невестки. – Задумчиво произнес Семен Михайлович, потирая подбородок. - Что ты думаешь об этом Георгий Федорович?
- Думаю, кандидатки только три, Еву Адамовну, я бы исключил.
- Да ее надо исключить, не тот она человек, чтобы тайно замуж выходить.
Я издала нервный смешок, мне представилась Ева Адамовна, тайно сбегающая с любовником, почему-то на белом коне, на меня укоризненно посмотрели.
- А вы, что думаете Анастасия Павловна?
- Да ничего я не думаю, совсем уже запуталась, непонятно даже за что убили нашего дорого родственника.
- Ну, тут думаю более-менее понятно. – Сказал Георгий.
- Что вам понятно? – удивилась я.
- Мы думаем, что ваш родственник кого-то шантажировал, - пустился в объяснения Семен Михайлович. – Посудите сами, приехал в наш город, почти без гроша в кармане. В комнате постоялого двора мы нашли его старые вещи, все изрядно поношено, у него даже слуги личного не было, что для статуса княжеского весьма странно. Нашли также множество долговых расписок, кредиторы, видно наступали ему на пятки, ваш родственник, был игрок, потому что много расписок касалось игровых долгов. Были еще черновики писем к вашей тете, Анастасия Павловна, но письма не отправили, он хотел посетить вас, может просить помощи. Но вдруг, откуда ни возьмись, у Кирилла Юрьевича появляются деньги, и деньги не малые, полный бумажник кредитных билетов на внушительную суму, новый дорогой костюм, новая шуба, золотые часы, по словам тамошней, прислуги, он и слугу стал себе подыскивать и еще хвастал, что скоро еще богаче будет. Откуда деньги? Мы проверили, драгоценностей в ломбарды не носил, наоборот выкупил из ломбарда сданную накануне, единственную свою драгоценность – кольцо с изумрудом. Про крупные ограбления в последнее время слышно не было, остается единственное предположение – деньги ему дали добровольно, или, что верней, под его нажимом, видно владел компрометирующей информацией на кого-то. Кроме того мы нашли, одного бездомного забулдыгу, что разгуливал в новой шубе и шапке, когда прижали, признался, что нашел в снегу неподалеку от интересующего нас постоялого двора. Так вот у шубы этой и шапки была вся подкладка изорвана. Кажется нам, что ваш родственник зашил туда какие-то бумаги, должен был их отдать за определенную суму, но аппетит приходит во время еды, может, отказался отдавать, увеличил суму, ну и напоролся на нож. А то, что пытались попасть в приют и обыскать письменный стол, принадлежавший вашей покойной тете, доказывает, что преступник еще не все интересующие его документы нашел и вам Анастасия Павловна надобно быть осторожными, могут попытаться проникнуть к вам в дом.
Рассказывая все это, Семен Михайлович выложил на стол пачку фотографий, и я рассмотрела детальные снимки старых ношеных штанов, долговых расписок, писем начинавшихся словами: «Дорогая Анна Ивановна», шубы с разорванной подкладкой и письменного стола с выдвинутыми как попало ящиками. Услышав последнее предположение Семена Михайловича, спросила:
- Может он или она уже нашли нужные бумаги в приюте?
- Нам, кажется, что не нашел. Видите ли, стол был обыскан кое-как, преступник очень спешил, видно испугался, когда увидел Еву Адамовну, но самое главное, мы опросили местного сторожа, он у них и столяр и плотник и вообще все мелкие работы исполняет. Так вот, тот рассказал, что когда мебель принесли, он ее приводил в порядок, чинил кое-где, а письменный стол разобрал полностью, от частых переездов стол совсем расшатался, тогда нашел в столе, несколько тайников, но все были пусты. Сторож клялся, что больше никаких тайников в столе нет.
- А как там наши отпечатки пальцев?
- Сравниваем пока, это сложная работа, требующая предельного внимания.
- Вы будете искать женщину?
- Почему? – искренне удивился Семен Михайлович.
- Ну, письмо к невестке…
- С этой невесткой еще не все ясно, во-первых, невестка необязательно жена сына, это может быть, например жена племянника или скажем брата, или родственница по мужу, какая, это письмо могло быть случайным среди бумаг, а вот упоминание о невестке вашей тетей, это уже что-то. Может и раздобыл ваш родственник, какую компрометирующую информацию о некой родственнице, но разговоры вести с ним мог и ее муж, к примеру.
- А тот толстый человек? Что о нем известно?
- Пока ничего больше узнать не удалось. Только то, что экипаж гостиничный они оставляли у вашей ограды, ближе к деревне, там конь изрядно натоптал. Дорожкой которой деревенские ходят, добрались до флигеля, снег следы замел, да возле калитки, где кусты прикрывают, остались следы частично. Зачем-то сорвали доски и открыли ставни, тоже загадка, и откуда у них ключ, а дверь была точно ключом открыта, нам еще неизвестно, но есть догадка, что ключ мог быть у Кирилла Юрьевича, да и зачем они туда пробирались неясно.
- Все не ясно да не понятно, а что нам делать? – растерянно спросила я.
- А вас, Анастасия Павловна, я бы попросил поискать в доме, тетя вашего мужа могла где-нибудь спрятать в доме какие дневники, может бумаги от нее какие остались? Вы бы нам очень помогли.
На этом наш разговор закончился.
Когда выходила из дома почувствовала, чей-то взгляд, обернувшись, увидела Георгия, он сделал легкий жест рукой, предлагая мне идти дальше, решил убедиться, что я благополучно добралась до кареты.
Дома оказалась уже затемно, мои домочадцы томились в ожидании меня и ужина. За ужином пришлось коротко рассказать о моей прогулке в город, желая отвлечь семейство, я рассказала о гадалке и оставшуюся часть вечера, мы обсуждали гадания.
Перед сном в мою спальню вошла тетя, неся под рукой графинчик с наливкой и две рюмки, мы выпили наливочки, устроившись на постели, я рассказала ей о просьбе Семена Михайловича. Тетя задумалась.
- Знаешь, матушка, а тетка любила писать пространные дневники, и вообще всякие письма, постоянно строчила, совсем как, Лизка, но даже представить себе не могу, что бы она что-то прятала в тайниках, да и какие у нас тайники. – Тетка, кряхтя, поднялась и пожелала мне спокойной ночи.
- Пойду я, пожалуй, спать, а завтра подумаем.
Я ворочалась в постели, сон не шел.
Держа в руке мигающую свечу, я медленно спускалась по ступеням. Голос, звучавший глубоко во мне, просил: не иди, не надо. Но я упорно спускалась, вот уж двери в музыкальный салон, вот рояль. Почему откинута крышка? Двери в танцевальный зал распахнулись легко, открытые невидимой рукой. За спиной зазвучала приятная мелодия, я вошла в зал. Он был залит таинственным лунным светом, все предметы, такие обычные в свете дня, казалось, приняли новые очертания, будто ожили, и стул что-то рассказывал комоду, деревья в нарисованном лесу шумели и раскачивались, а бронзовые подсвечники потягивались, расправляя свои вечно согнутые руки. Я остановилась напротив портрета девушки в белом. Вдруг она плавно повернулась ко мне, изящно переступив раму, вышла в танцевальный зал. Лунная дорожка служила ей ковром. В руках ее была какая-то тетрадь. Я остолбенела, не двигаясь, держа перед собой погасшую свечу двумя руками. Девушка меня будто не видела, она повернулась в сторону музыкального салона, откуда раздавались звуки музыки. Музыка затихла, из салона вышла старая женщина в тюрбане, иссушенная, в висящем платье, она взяла девушку за руку и они пошли вдвоем, мои ноги понесли меня следом, против воли. Девушка и старуха поднялись на второй этаж. Это был мой дом, но я его не узнавала, откуда эти странные шпалеры серебристого цвета с восточными узорами, откуда светлые ореховые панели? И эта старая потертая ковровая дорожка? Хоть свеча погасла, дорогу освещали две фигуры, идущие впереди, они остановились перед дверью гостевой спальни, тут девушка выпустила руку старухи, отдала ей тетрадь, не произнося ни слова, повернулась и сквозь меня прошла обратно в сторону лестницы, а старуха открыла дверь в гостевую спальню, я двинулась следом…
Вдруг ослепительный свет залил все вокруг и сквозь пелену прорвался знакомый голос Даринки.
- Доброе утро, пани!

Глава 14

Несколько минут я приходила в себя, находясь на грани сна и реальности. Страшно хотелось пить, но из пересохшего горла, поначалу вырвались лишь какие-то хрипящие звуки, наконец, мне удалось произнести:
- Даринка, дай воды.
Странно посмотрев на меня, горничная кинулась в ванную и принесла стакан воды, я жадно выпила, как если бы путешествовала три дня по пустыне и снова откинулась на подушки.
- Может принести кофе, пани? – испуганным голосом спросила Дарина.
- Неси, скажи Галине, что бы покрепче.
Девушка ушла, а я попыталась собраться и вспомнить в деталях странный сон.
Через четверть часа в комнату вошла горничная, неся кофе, ее сопровождала тетушка. Она подошла к постели, посмотрела на меня внимательно и, приложив руку к моему лбу, обеспокоено спросила:
- Ты не заболела?
- С чего ты взяла?
- Вот, Даринка рассказала, что ты проснулась сама не своя, воды просила, как при горячке, лоб вроде не горячий. – Тетя налила в кружку крепкий кофе из серебряного кофейника, и подала мне. – На, вот выпей, успокойся, ты от всех впечатлений совсем изнервничалась.
- Ладно тебе тетя, нервы тут не причём, просто сон приснился странный. – Я пересказала свой необычный сон во всех деталях, что смогла вспомнить.
Тетушка внимательно выслушала, попивая кофе, а потом вынесла вердикт:
- К гадалкам надо ходить меньше, не будет, всякая чертовщина мерещится. Говоришь шпалеры с восточными узорами и ореховые панели? А ведь у нас и правда когда-то такие обои были и панели были, но в тот год крыша потекла и, за целую осень да зиму весь коридор был в подтеках. Миша, когда крышу чинили и в коридорах ремонт затеял, тогда-то сняли старые панели, коридоры покрасили, в теперешний молочный цвет и украсили лепниной с вставками из английских обоев, тогда и газовые светильники установили.
- В какой год это было?
Тетя недовольно посмотрела на меня, но ответила:
- В тот год, когда нашу, светлой памяти, Дарию Любомировну, привезли. Ну, хватит в постели прохлаждаться, за всем этим и дела свои забросили, надо бы серебро почистить, там поставщик наш письмо прислал, спрашивает, будем ли муку брать, надо ответить, еще управляющий все напрашивается на прием и наши главные арендаторы, зиме уже недолго осталось, надо готовиться к весне. – Тетя поднялась, и, выходя, обернулась в дверях – поднимайся, перестань думать об умерших, тут с живыми бы справиться – и вышла.
После завтрака я беседовала в своем кабинете с управляющим, Олегом Дмитриевичем. Еще при жизни мужа мы решились произвести в своем хозяйстве некоторые реформы. Во-первых, земли, по сравнению с соседями, у нас было куда меньше, выкупные составляли не такой уж большой доход. Во-вторых, у нас все-таки чернозем и распорядившись землей по-умному доход можно было увеличить вдвое. Воспользовавшись любовью мужа ко всяким техническим новинкам, я уговорила его накупить побольше сельскохозяйственной техники, ведь надеяться постоянно на мужика с лошадью, нельзя, тем более в наше время. Часть земли мы отдали в аренду, крепким крестьянским хозяйствам и технику, тоже отдавали в аренду, при надобности. Остальную часть земли разделили и стали выращивать три культуры, наиболее доходные в наше время, сахарную свеклу, учитывая обилие сахарных заводов вокруг нас, хмель, ибо пиво у нас любят и картофель. Отдыхающую часть надела засевали пшеницей, но и зерно я продавала, высчитала, что дешевле муку купить, с продажи зерна вовремя, много больше дохода. Завели и свой рабочий скот. Работников я предпочитала нанимать, они куда лучше справлялись со своими обязанностями, чем отрабатывающие выкуп селяне, собственно они же часто и нанимались, но за деньги работают куда лучше. Может потому, что родилась я в семье банкира, систему денежных расчетов воспринимала куда лучше, чем старую барскую издольщину. Муж не особо вдавался в хозяйство, и за несколько лет мне удалось почти полностью очистить поместье от залога. Реформа сорокалетней давности многих помещиков ввергла в ступор. Хотя если подумать их собственность была полностью защищена, чего не скажешь о крестьянах, но все же многие, растерявшись, не смогли вовремя перестроиться на новые условия. В их числе оказались и родители моего мужа, Мише досталось заложенное, перезаложенное имение, его отец к концу жизни кое-что понял и стал делать правильные шаги, но рано умер, Миша же более интересовался всяческими машинами, чем своей землей. Отец, осмотрев его активы после нашей свадьбы, поцокал языком и нанял Олега Дмитриевича Шарко толкового человека, закончившего Киевский императорский университет, он помог перевести хозяйство на новую основу, многое мне пояснил. Так как платить тогда привычное жалование ему мы не могли, то предложили сверх того процент с прибыли. Сейчас процент уже превышал жалование, но я и не думала что-то менять, моего управляющего все норовили переманить, особенно Суховы старались, поэтому я процент даже повысила.
Сейчас Олег Дмитриевич сидел передо мной, невысокий крепкий человек с обширной лысиной, поминутно поправляя очки, нудным голосом перечислял, что надобно сделать в первую очередь.
- Надо бы Анастасия Павловна позаботиться об удобрениях, еще стоило бы вызвать механика, осмотреть сеялку, она уже в прошлом году плохо работала.
- Механика приглашайте, пусть и остальную технику осмотрит, это стоит дороже, зато сбоев не будет, а на удобрения сколько планируете?
- Рубликов бы пятьдесят.
- Сколько?!
- Ну, матушка, сейчас ничего не дешевеет.
- Ладно, выпишу чек, если вы уверены в таких расходах.
- Я всегда стараюсь экономить, вы же знаете. – Укоризненно произнес Олег Дмитриевич, очередной раз, поправив очки.
В подобном ключе наша беседа продолжалась еще час, наконец, распределив расходы и выяснив наши дальнейшие действия, мы вежливо раскланялись и Олег Дмитриевич удалился.
Я пошла в столовую, где девочки с тетушкой чистили серебро.
Вообще эта работа была привилегией Петра, но по причине старости и немощи рук, он не мог уже хорошенько отчистить серебряные приборы и мы помогали ему, функции Петра состояли в торжественном извлечении из буфета и торжественном водворении в оный серебряных блюд, кубков и других предметов.
Мои горничные и без того были перегружены разной работой, потому что кроме уборки, и ухода за нашими достопочтенными особами, они еще глядели, небольшое подсобное хозяйство, состоящие из трех коров, четырех свиней и тридцати курей. Поэтому еще до меня, чистка серебра стала одной из привилегий хозяек.
В столовой я застала радостное оживление, закутанные в большие черные фартуки девочки носились вокруг обеденного стола и брызгали друг на друга мыльной водой из трех тазиков, где отмокали серебряные приборы, тетя недовольно пыталась их пристыдить, обмакивая при этом очередную ложку в зубной порошок и старательно натирая ее тряпочкой.
- Ну, стрекозы, вы бы за дело взялись, Настя успокой их.
- Хватит уже! Лиза, Ира, возьмитесь за дело, а то отправлю на уроки, сегодня у Андрюши первый учебный день в гимназии после вынужденных зимних каникул, так что месье Бомон скучает.
Угроза подействовала, и девочки взялись за работу.
Целый час я слушала веселую перебранку, протирая приборы, сама не встревала в нее, задумалась, странный сон не шел из головы, Ире пришлось несколько раз повторить свой вопрос, пока он дошел до меня.
- Мама, правда, Лиза не проживет на семьдесят пять рублей в год?
Вопрос меня ошеломил.
- Почему это она должна жить на такие деньги? – я перевела взгляд на тетю, та только иронически улыбалась. Ира пустилась в объяснения.
- Понимаешь, мамочка, Лиза влюбилась в Николая и хочет за него замуж, я ей объясняю, дурочке, что Николай не зарабатывает больше семидесяти пяти рублей в год, вот как они будут жить? – Да рассудительность Иры всегда меня удивляла, ни в папу, ни в маму, судя по воспоминаниям о ней, она не пошла, уж скорее в тетушку.
- Думаю, ты права, прожить на такие деньги сложно, но возможно у Николая есть и другие доходы, мы же не знакомы с его родителями. – Я перевела взгляд на розовую от смущения Лизу. – Но, Лизок, Ирочка в чем-то права, перед тем как выходить замуж, надо бы узнать избранника поближе.
- Но, мамочка, ты же рано вышла замуж, неужели ты так хорошо знала папочку?
- Я знала его много лет. – Сухо ответила я.
- Не забывайте девочки, что у мамы есть очень знающий папа, а у вас дедушка, если что, он у ваших избранников, даже про цвет исподнего узнает. - Изрекла тетушка.
Но продолжить спор не дала, ворвавшись в столовую, сильно взволнованная Марыся.
- Пани, пани, там Степану плохо!
Я сорвалась с места.
- Что с ним?!
- Его по голове ударили! Иван нашел на крыльце большого флигеля!
Степан был стар, можно было ожидать, что с ним приключится какая хворь, но такое уже выходило за все рамки. Я понеслась на кухню, за мною, тяжело дыша, бежала тетя, девочки нас опередили. В кухне, как и в тот роковой вечер, собрались все домочадцы, но Степан не сидел, а лежал на широкой лавке, Галина склонилась над ним, прикладывая ко лбу мокрую тряпочку, Степан тяжело дышал. Я подошла поближе, все расступились, а старик попробовал подняться, но я присела рядом, на подсунутую кем-то табуретку, и остановила его, положив руку на плечо.
- Не надо Степан лежи, что случилось?
Сторож тяжко застонал, мне показалось, даже несколько театрально.
- Я шел новый замок на калитку, со стороны деревни, повесить, мне с утра Анна Ивановна его дала и велела заменить. – Я взглянула на тетушку, она кивнула.
- Ну да, ты же вчера рассказала, что говорил Семен Михайлович, о тех людях прошедших через калитку в саду, мы с Галиной замок висячий с подвала сняли, кто чужой туда зайдет? Отдали его Степану, что бы он заменил, на калитке – я перевела взгляд на Степана.
- Ну, я и пошел заменять. Иду мимо флигеля, смотрю, дверь открыта, стал подниматься, думаю, неужто мы забыли дверь запереть, когда гости ходили? Но, только переступил порог, как мне по голове стукнули. – И Степан снова застонал, еще громче.
- Галина налей ему чего покрепче и покорми, потом пусть идет в сторожку, Иван растопи ему там, самому тяжело будет это сделать и что бы кто-то рядом все время дежурил, да и вспомни Степан, ты ничего не видел? Ну, когда вошел? – услышав о том, что нальют, старик, довольно проворно для его состояния, поднялся.
- Там темно, пани, очень было, ничего не видел, только показалось мне какую-то тень большую…
- И все?
- И все. – Вздохнул старик.
Несколько минут я сидела в полном оцепенении. Потом резко поднялась, и приказным тоном, которого и сама от себя не ожидала, распорядилась:
- Так Дарья, принеси мне шубку кроличью, шапку и топор.
- Топор зачем? – прерывающимся голосом спросила тетя.
- Затем, что я эту избушку, всю изрублю, но найду, какого черта, там ищут! – и вынеслась в холл.
За мной прибежала тетя.
- Свалилась ты на мою голову, чудо! Я с тобой!
Оказавшись во флигеле, во главе небольшого войска состоящего из тетушки и Ивана, я растерялась. Тетя недовольно спросила:
- И, что дальше?
- А дальше, вспоминай, Анна Ивановна, что тут да как было при прежней хозяйке.
Тетя вошла в гостиную, осмотрелась и подалась в столовую, мы гуськом пошли за ней. Некоторое время, молча, ходили за тетушкой, не спеша осматривавшей пустой флигель. Наконец, она остановилась в бывшей спальне хозяйки.
- Если и искать тайники, то только тут. – Решительно изрекла тетушка и растеряно добавила, – вот, только где?
Мы осмотрелись, обычная квадратная комната, с двумя окнами, печь да дверь, никакой мебели, я внимательно посмотрела на печку.
- Иван, а погляди, не отваливаются ли от печи какие плитки?
Битый час мы громили печку, но это ничего не дало, потом простукивали половицы и даже стены, снова безрезультатно. После двух часов проведенных в трудах, мы были с ног до головы покрыты пылью и опилками. Иван лениво колупался около кухонной печи, тетя стояла у окна столовой и тоскливо смотрела на сад, а я бродила по флигелю, лихорадочно соображая, где же еще поискать. Изловила себя на том, что вот уже добрых четверть часа смотрю на обеденный стол в упор. И вдруг мне пришла в голову светлая мысль.
- Иван! Иди сюда! – на мой крик резво прибежали Иван и тетушка.
- Чего делать, пани?
- Осмотрим стол этот.
Мы все обошли стол несколько раз, наш чудный хоровод сильно удивил бы кого-то со стороны. Стол как стол, полированная столешница, боковины украшены замысловатой резьбой, изысканно изогнутые ножки. Потом я присела и заглянула под стол. Внимательно осмотрела столешницу снизу, мне показалось, что в правом углу отступает кусочек, тетушка и Иван тоже заглядывали под стол.
- Ваня, смотри, видишь, там кусочек отступает? - Иван залез под стол целиком, уголком топора поддел выступающую доску, неожиданно она отвалилась, и на пол упал маленький ящичек, который очевидно, был выдвижным, если бы мы догадались потянуть за часть резного плинтуса.
Но ящичек был пуст. И неизвестно, его опустошили только что или он был пуст уже давно?
Первой пришла в себя тетя. Она вылезла из под стола, отряхнула юбки и спокойно сказала:
- Искать тут больше нечего, может, пойдем в дом?
Я тоже вылезла, Иван пытался приделать ящичек на место, но я его остановила.
- Не надо Иван, идем в дом, запри флигель покрепче и забей проклятую дверь досками
- Хорошо, пани.
- А, мы тетушка пойдем в дом, и скажи мне, отчего я сегодня во сне гостевую спальню видела?
Мне показалось, что тетя сейчас завоет.
- Опять ты за свое! Не отстанешь?
- Нет!
- Ладно, в той спальне была комната тетки, когда она в доме жила, а в молодости, была ее детская, вообще в той стороне детские были, там крыша не так текла.
- Вот и ладно, осмотрим ее.
Но к осмотру мы приступили, только через несколько часов. Сначала был обед, потом приехал Андрюша, возбужденный после первого учебного дня и недовольный Георгием Федоровичем, который его вызвал на первом же уроке. Ответить Андрюше удалось удовлетворительно, благодаря тому, что я возобновила занятия с месье Бомоном, оказывается Георгий Федорович, даже о сочинении вспомнил, и счастье, что Андрюша его все же написал. Мне пришлось выслушать все жалобы недовольного сына, успокоить его и отправить делать уроки с воспитателем.
Наконец мы вошли в загадочную спальню. Хотя до сих пор это была совсем обычная гостевая спальня. Я окинула взглядом комнату, у стены напротив, стояла кровать под богатым балдахином, рядом, большая корзина для подушек, печка в углу, комод, гардероб, два кресла у окна, между ними столик, дверь в стене справа вела в ванную, общую с соседней гостевой спальней. Здесь ремонт, делали уже при мне.
Я обернулась к тетке.
- Вспоминай, как тут было прежде?
- А ты не помнишь? Ремонт уже при тебе делали. Кровать та же, гардероб и комод, тоже, вот кресла со стульями и ковры, вроде уже позже покупали? - тетка наморщила лоб, пытаясь вспомнить.
- Я покупала. Когда Мишенька возню с ванными затеял, если тут есть тайник, подумай хорошенько, где он может быть?
Тетя прошла в комнату и уселась в кресло, задумалась, я уселась в кресло рядом, неожиданно тетя заговорила:
- Даже не представляю, может, давай по порядку проверять?
И мы принялись громить ничем не повинную комнату. Через некоторое время к нам присоединились девочки. Все больше раздражаясь, я даже порезала подушки.
И вот мы сидим посреди комнаты, в которой пронеслось татарское иго, все в перьях и пыли. Тетка выгребает из гардероба какие-то старые вещи, девочки смеются, бросаясь перьями, они разлетаются по комнате пушистым снегопадом, я пытаюсь оторвать плинтус, он мне показался недостаточно крепко, прибит. Теткин вопрос заданный слишком громким голосом, заставил нас покинуть свои важные дела и сгрудиться вокруг нее.
- А это что такое?!
На полу рядом с ней лежали тетради, старые и пожелтевшие, они рассыпались по полу, их было не меньше дюжины.
- Где ты это нашла? - растеряно спросила я, девочки взяли по тетради наугад и рассеяно их листали.
Тетя была ошарашена не меньше нас.
- Вот тут в углу, они были завернуты в одеяло…
- Неужели его никто, никогда не трогал?
- А зачем? – Искренне удивилась тетя. – Одеяла запасные тут лежали всегда, вдруг гостю холодно станет, да и хозяевам тоже. – Глупое объяснение, между тем было весьма логичным, такие свернутые одеяла лежали во всех шкафах и в каждой спальне, если, вдруг, вам стало бы холодно, то одеяло тут, готово, вынули из шкафа, накрылись, потом назад в шкаф спрятали. Но дело в том, что в нашем доме запасными постельными принадлежностями никогда не пользовались, просто топили хорошо. Не удивительно, что Дария Любомировна спрятала свои записи так просто и в то же время замысловато, порядки в доме ей хорошо были известны.
Странно, только, что никогда не пыталась их забрать. Хотя многие люди сначала, скрупулезно записывая день за днем, а законченную тетрадь, с легкостью засовывают куда подальше и забывают о ней, ведь это пройденный этап.
В дверь постучали осторожно, и как всегда бочком втиснулся Петр.
- Пани, та господин Рудавский и господин Савельев, просят принять.
Я сидела на полу и думала, насколько быстро мне удастся вытащить все перья из прически!

Глава 15

В спальне у меня опять было столпотворение. Пока я судорожно одевалась и чесалась тетя уже переодетая в своем очередном парадном чепце, водрузив на нос пенсне, читала одну из тетрадей, девочки устроившись на постели, тоже углубились в чтение, а я тем временем отчитывала горничных выстроившихся в ряд.
- Неужели при больших уборках вы не замечали этих тетрадей?! Ой! Даринка, прекрати выдирать мои волосы!
Соломия, как старшая горничная, хныкающим голосом отвечала:
- Но пани, еще, когда Агнесса передавала мне хозяйство, то говорила, что эти тетради должны там лежать. Еще покойная, царство ей небесное, Мария Васильевна, велела не трогать тетради, вот мы и перетряхивали одеяла, перекладывали табаком и лавандой и клали все на место. – Она всхлипнула, за ней как по команде захлюпали остальные.
- Так, не надо слез. Но почему, никогда не показывали мне?
- Когда делали ремонт и все выносили, я сама вас спрашивала, Анастасия Павловна. – Горячо заговорила Дарина.
- И что я ответила?
- Вы велели положить все на место и не забивать вам голову глупостями!
- Оставь их, – оторвалась от чтения тетя, – что бы ты сделала, если бы тогда увидела все это эпистолярное наследство? Ты бы велела тетради сжечь, а что еще с ними делать было?
Да тетушка, как всегда, права, я так бы и сделала, зачем хранить дневники давно умершей женщины? Очевидно тогда, при ремонте, я решила, что это Лизка прячет по дому свою писанину и даже не взглянула на тетрадки.
- Ну, хорошо, идите уже, но если опять найдете в доме что-то необычное, завернутое в одеяла или в корзинах для подушек, или не знаю, где, то немедленно мне сообщить и принести показать, а не только глупые вопросы задавать! Ясно?
-Да, пани. – Хором ответили девушки, в их голосах слышалось явное облегчение.
- А теперь ступайте. Соломия проследи, что бы господам подали кофе, пирожные или, что там сегодня на кухне и скажи Петру, что бы предложил им коньяку или чего другого, по их выбору, мы сейчас спустимся. Даринка не надо сложных причесок, просто завяжи в узел, мы и так задерживаемся.
Горничные ушли.
С постели соскочила Лизка с открытым дневником в руках.
- О, мамочка, тут такое чудесное описание столичного бала на четырех страницах! Тысячи свечей горящих и отражающихся в зеркалах, дамы в фантастических нарядах, вальсы звучат и военные в парадных мундирах с аксельбантами, я так и представляю себя там. – И она принялась кружиться по комнате, напевая мелодию вальса.
- Так уж и тысяча свечей. - Тетушка поправила пенсне, и насмешливо взглянула на племянницу.
- Ну, все вроде. – Я поднялась. – Идем, Анна Ивановна?
Тетя отложила дневник в сторону и тоже поднялась.
- Пошли, а то гости нас уже заждались.
Гости наши, действительно теряли терпение, особенно Семен Михайлович, носившийся по библиотеке кругами, как угорелый. Георгий Федорович был куда спокойнее, он просто стоял у окна и рассматривал наш двор. Когда мы вошли в библиотеку, Семен Михайлович без излишних церемоний кинулся к нам, на ходу выговаривая:
- Анастасия Павловна, простите наше вторжение, но дело очень срочное, а мы уже на полчаса задержались.
- Семен Михайлович давайте присядем, и вы нам все расскажете. - Мы уселись на свои места, очередная задержка сильно раздражала нашего следователя, он продолжил разговор, не дожидаясь пока все чинно усядутся.
- Анна Ивановна, будьте любезны, расскажите нам насколько можно подробней про посетителей вашей тети, Дарии Любомировны.
- Но, помилуйте, Семен Михайлович, это когда ж было, я почти ничего не помню. – Растерялась тетушка.
- Простите, а зачем, вам нужны эти подробности? – вмешалась я.
- Просто надо кое-что уточнить…
- Семен Михайлович, – спокойный голос друга подействовал на нашего главного сыщика успокаивающе, - ты бы может, рассказал Анастасии Павловне и Анне Ивановне, почему задаешь эти вопросы, когда они поймут как это важно, может, постараются хорошенько подумать и вспомнить нужные тебе детали.
- Что ж, – неохотно начал он, – отпечатки пальцев некоей известной всем нам особы, оказались на месте преступления и на бутылочке, они были также, и в номере постоялого двора, но, к сожалению, мы никак не можем объяснить связь этой особы с покойным.
- Но отпечатки пальцев, просто так не появились, значит, эта особа все же была там? – переспросила я.
- Да, была, конечно, но в наших судах, пока, такую улику к вниманию не принимают, это косвенное доказательство, а иных у нас еще нет. Имя этого человека я вам не назову, ибо пока не доказана вина, человек не есть преступником, я так считаю. – С достоинством закончил Семен Михайлович.
- И вы полагаете, что это кто-то из побывавших в свое время у тети, посетителей? – спросила тетушка.
- Да, мы так полагаем. – Вежливо ответил Георгий Федорович, – а сейчас, Анна Ивановна, напрягите память, пожалуйста, может, вспомните какие-то детали, показавшиеся странными.
- Я попытаюсь, но много не ожидайте. Про визит Евы Адамовны и Рахиль ничего сказать не могу, мы и узнали об их посещении от Степана открывавшего им ворота, те, что ведут к большому флигелю, уже тогда не отпирались. Но вы можете спросить саму Рахиль.
- Мы уже спросили. – сухо ответил Семен Михайлович.
- И что она рассказала? – полюбопытствовала я.
Семен Михайлович только поджал губы, Георгий спокойно ответил:
- Ничего особенного. По словам Рахиль Лейбовны, это был обычный деловой визит. Дария Любомировна, пожелала оставить свое имущество в наследство приюту, хоть имущество и не было особо ценным, но для приюта, живущего за счет пожертвований, это немало. Взамен попросила, что бы имя ее упоминалось девочками в молитвах раз в неделю и после смерти тоже, а также, чтобы табличку с именем жертвователя повесили у стен приюта, тщеславие, часть человеческой натуры. Все пожелания были исполнены, девочки до сих пор поминают дарительницу в молитвах. Раз в год, в день смерти ее, сама Ева Адамовна давала на большую заупокойную службу. Табличку повесили, рядом с такими же табличками где названы имена щедрых дарителей.
- Ей разрешили выезд?
- Пока нет, запретить выходить замуж мы не можем, а вот с отъездом повременить придется, так что Анна Ивановна? – Семен Михайлович вопросительно уставился на тетушку.
- Елену Игнатьевну Сухову я сопровождала, скорее из желания увидеть, как тетка утрет нос этой любопытной сороке. Я не ошиблась, тете приняла гостью неласково, если не сказать грубо, она вообще презирала все провинциальное общество, считая здешних жителей ограниченными обывателями, не скажу, что совсем уж с ней не соглашалась, кое в чем она была права. Так вот Елену Игнатьевну, тетя принимала в спальне, по примеру светских львиц, что устраивают приемы в будуарах, та конечно обозлилась страшно, она почувствовала себя оскорбленной, говорила, что повелись с ней как с горничной, всем потом рассказывала искаженную историю про тот визит и вам расскажет, она, кажется до сих пор злиться.
- Так она поссорилась с вашей тетей?
- Не то что бы поссорилась, но и подругами они не стали, это точно. Тетка, не смотря на всю злобность, умна была, Елене Игнатьевне, при всем уважении, до Дарии Любомировны далеко было, соревноваться с ней в остроумии она не могла. Тетка ей пару своих шпилек воткнула, ну та и сбежала, она такая злая в дом влетела, что они с мужем почти сразу же и уехали. Миша очень не доволен был, но с теткой разговаривать не стал, ее уже было не изменить.
-А Анфиса Андреевна Теличкина, ее как приняли?
- Почти так же. Ее правда обломить как Елену Игнатьевну, тетке не удалось, хоть та так и сочилась презрением к купчихе, Анфиса Андреевна, тоже с крутого теста леплена, она на теткины уколы своими отвечала. Я, правду говоря, даже обрадовалась, хоть кто-то старой ведьме нос утер. Но как уходила Анфиса Андреевна я не видела, меня Химка позвала.
- Кто такая Химка?
- Служанка Дарии Любомировны, глухонемая, она руку мне на плечо положила и показала идти за ней.
- Зачем она Вас звала?
- Да уж теперь и не упомню. – Тетя наморщила лоб. – Что-то хотела мне показать в погребе, то ли мука у них закончилась, то ли еще чего? Нет, уже не вспомню.
- То есть причина не была какой-то важной?
- Господи, да какие важные причины? Отсутствие муки для кухарки, а она и готовила для хозяйки, причина очень важная.
- Значит, Анфиса Андреевна откланялась и ушла раньше, чем вы вышли из погреба?
- Да, раньше, но я не удивилась, кто бы ее выдержал дольше, эту нашу, Дарию Любомировну.
- А теперь вспомните, тот день, когда она умерла, Вы говорили, якобы кто-то у нее побывал тогда?
- Ох, совсем вы меня замучили! В тот день мы никого не видели, но деревенские работники, которые по хозяйству помогают, говорили, якобы видели бричку одноконную рядом с калиткой, на тропинке, что к деревне ведет, приблизительно в то время, когда тетя умерла. Но кто приехал на той бричке не видели. Да мы и не особо выясняли.
- А где сейчас Химка?
- Кто ее знает. Когда тетя умерла, она к земскому врачу ушла в услужение, он тогда только приехал в наши края, не заработал еще на достойную прислугу. Калекам же вдвое меньше платят, но Химка хоть и не слышала и говорить не могла, зато руки у нее пришиты были там, где надо, она любую работу делать могла, и убирала, и готовила, и шила, если требовалось. К тому же научилась читать по губам, все понимала, может и сейчас у врача работает.
- Вы больше ничего не помните?
- Ну, что еще я могу вспомнить?!
- Может странности, какие?
- Тетка, наша сама была сплошной странностью, не помню я ничего необычного. Вот только…
- Только, что?
- Только не смогли мы узнать, откуда у нее порошки эти ее появились, врач запретил тете принимать снотворные и нам велел никаких морфинов ей не давать. А тут в последние полгода, она вроде как откуда-то их добыла.
- Почему вы так думаете?
- Странно вести себя стала, закрывалась в спальне своей, смех оттуда слышался жуткий, то плач. Химка, даже забеспокоилась, все пыталась нам объяснить, что с хозяйкой неладное твориться.
- А вы пытались что-нибудь предпринять?
- Если, честно, нет. Пока она чудила тихо у себя в доме, мы просто закрывали на это глаза, хотя, может и грех совершили. – Вздохнула тетушка.
- Да немного вы нам поведали. – Опечалился Семен Михайлович.
- Но, мы нашли дневники тети. – Торжествующе сказала я.
Наши гости встрепенулись, глаза Семена Михайловича заблестели.
- Какие дневники?
- Ее дневники, за разные годы, одиннадцать тетрадей. Это, конечно не все, часть, наверно потерялась при переездах, что-то она сожгла, Анна Ивановна, ты же рассказывала, что Дарья Любомировна сожгла кое-какие бумаги перед смертью?
- Да, она летом умерла, нас удивило, что печь теплая, а когда золу чистить стали, целый ворох не догоревших полностью бумаг, писем и тетрадей выгребли. Никто в том разбираться не стал, выбросили, да и дело с концом.
- Надеюсь все же, мы найдем что-нибудь интересное в них!
- Может, вы позволите, нам поискать? – вкрадчиво спросил Семен Михайлович.
- Нет, это наша родственница, кто ее знает, чего она там писала, мы сами поищем, если скажите на что обращать внимание. – Я была категорична, не хватало только, что бы в нашем семейном грязном белье рылись посторонние.
- Ну что ж тогда ищите знакомые имена, не обязательно фамилии, фамилию можно сменить, а имена, в основном не меняются с рождения. Мы откланяемся, пожалуй, надо проверить еще одну версию, а вы пока читайте тетради, если вдруг чем-то заинтересуетесь, любое отклонение или непонятное место в записях, обязательно сообщите. С вашего позволения, мы вас завтра посетим. – И Семен Михайлович с Георгием поднялись.
К вечеру у меня от чтения уже раскалывалась голова. Дневники эти были за разные годы. Некоторые шли подряд, потом, почти с десятилетними перерывами, последний касался уже времени проживания в тут, в поместье.
Дарья Любомировна оказалась прелюбопытной особой, по этим записям было видно, как менялся человек на протяжении лет. Первые дневники написаны восторженной девушкой, описание балов на несколько страниц, прогулок, подробные описания платьев дам и кто какие комплименты ей сказал. Иногда месяц расписывался по дню, а, например, за август какого-то года, года она не указывала, была только одна запись: «Скучно!». Потом чувствовалось, что пишет уже зрелая и во многом пресыщенная женщина. Колкие, едкие характеристики знакомых, сетования на отсутствие денег, на пристрастие мужа к игре. Жалобы на родителей отказавшихся ссудить очередной раз деньгами. Потом, вдруг, радостные записи. Умер отец Юрия Дмитриевича, мужа, оставил наследство, уже изрядно прохудившееся, но все же немалые деньги. Меня даже покоробило, от этих строк, Дария Любомировна, даже не пыталась создать видимость скорби, она искренне радовалась смерти родственника. Потом опять пошли сетования. Видно наследство промотали довольно быстро. К тому же тетка, верной женой не была. Время от времени встречались имена ее возлюбленных, то восторженные записи о головокружительной любви, потом злые, короткие строки о ненависти и расставании. Более всего меня покоробило описание аборта, от ребенка тетка избавилась потому, что забеременела от любовника. Я, конечно, знала о подпольных операциях, официально подобное детоубийство было запрещено, если бы словили того человека на горячем могли судить как убийцу. Но многие врачи практиковали эти операции в подполье, ибо за них щедро платили. Она очень жалеет себя, какая она бедная, а известие о том, что больше детей у нее не будет, воспринимает равнодушно, даже радуется, мол, больше не придется переживать о беременностях. Эта часть произвела на меня такое тяжелое впечатление, что дальше я читала, вяло, пробегая страницы глазами. Наконец отбросила очередную тетрадь, надо отдохнуть.
Анна Ивановна дремала в кресле, пенсне сползло на сторону, тетрадь лежала на коленях, а тетушка, подперев голову рукой, тихо посапывала. Я решила ее не будить, прошлась по комнате, потянулась, все уже давно ушли спать, девочки сначала составляли нам компанию, потом им надоело. Больше всего тетрадей переворошила я, но чтиво это оказалось утомительным не столько для глаз, сколько для души.
Взгляд мой упал на нераспечатанное письмо Софи, и я почувствовала укол совести, не только не ответила ей, а даже не прочитала ее письма. Это будет хорошим отдыхом, Софи писала остроумно, сообщала много новой информации, кроме того мне было интересно как они там поживают. Моя мачеха писала, что у них все просто прекрасно. Девочки здоровы, надо сказать, мой отец женился еще и из желания иметь наследника мужского пола, но у них родились две очаровательные девочки, поэтому папенька столько внимания уделял своему внуку. Мои сестры гостили у меня каждое лето, переворачивая, вместе с Андрюшей весь дом. Потом шло пространное описание последних приемов, на которых они побывали, сплетни о знакомых. Софи восторженно описывала платье, виденное ею на жене английского посла, на приеме у Одесского градоначальника. Потом следовало подробное описание судебного процесса, судили многоженца, дамы бегали на открытые заседания поглядеть на мужчину одурачившего столько женщин. Последнее сообщение я перечитала несколько раз, в голове всплывали какие-то строки из дневника, устав от чтения тетиных мемуаров, я пробежала это место, не особо задумываясь, но сейчас в моей голове что-то щелкнуло, я отбросила письмо и кинулась рыться в тетрадях. Вот оно! Вот эти строки! Скупо написано, но, Боже мой, это же просто невероятно!
- Тетя, тетушка просыпайся. – Я тормошила бедную Анну Ивановну, растерявшуюся спросонья.
- Что?! Что ты хочешь? Сейчас, сейчас, видишь пенсне, упало. – Я подала тете пенсне, она водрузила его на глаза и сурово спросила:
- Ну что ты суетишься? Показывай, чего нашла. – Я подала тетушке тетрадь.
- На, читай! Вот это место, только читай очень внимательно. – Тетушка не сразу поняла суть моей находки, но когда третий раз перечитала, опустила дневник и удивленно прошептала:
- Господи, это что же делается, это если телеграфируют в Петербург и получат подтверждение консистория, у них будет очень веская улика, вот никогда бы не подумала, никогда!

Глава 16


На другой день еще до обеда я сидела в кафе-кондитерской, изнывая от нетерпения. Мороженое медленно таяло в вазочке, кофе остывало, а я нетерпеливо поглядывала на входную дверь.
Вечером, со всех сторон обсудив записи, Дарии Любомировны, мы с тетей решили, что утро вечера мудренее, и разошлись по спальням. Я уж думала, снова в моих снах будет разговаривать мебель, и бродить призраки с портретов, но спала я крепко и без снов. Утром, посовещавшись с тетушкой, решила не ожидать приезда наших сыщиков, а отправиться им на встречу. Еще дома написала две записки, одну, Георгию Федоровичу, с просьбой встретится в двенадцатом часу в кафе-кондитерской, другую Семену Михайловичу с тем же текстом, их корреспондентам должен был доставить Иван. Судя по всему, Иван не нашел их там где мы ожидали, и явился только через два часа, когда я успела и по магазинам пройтись и снова вернуться в кафе. Ивана подвел ко мне официант, подозрительно оглядывавший, моего слугу. По своему обыкновению, он не произнеся ни слова, подал мне ответные записки. В первой, уже знакомой мне рукой, было написано, что занятия у него, к сожалению, продляться до четвертого часа, и было предложено, встретится в половине пятого у входа в Царицын сад. Вторая записка, написанная размашистым, трудночитаемым почерком сообщала, что Семен Михайлович сейчас не может подойти, а так как он знает, что друг будет занят еще несколько часов, то предложил заехать за мной в кафе в четыре.
Понимая, что придется томиться еще несколько часов, я совсем вышла из себя, терпение никогда не было моей добродетелью. Подумав немного, вместо слоняться по магазинам, решила поехать посмотреть на постоялый двор, где останавливался наш родственник. Зачем мне это было нужно, сама не знаю, но маленький чертенок, сидящий на левом плече зудил, что, мол, скучно и мы с ума сойдем от ожидания, поэтому я уселась в карету и велела Ивану вести меня к постоялому двору Сорокиных.
Это не был самый фешенебельный отель нашего города. Удобствами он сильно уступал той же «Франции», но зато был очень удобен тем, кто путешествовал в своих экипажах потому, что тут экипажи въезжали с улицы в широкий двор-галерею. Слева и справа от въезда шли длинные флигели, в которых и располагались номера, попасть в свой номер можно было прямо из экипажа, что, также, удобно для тайных встреч. Здесь не было обычных коридорных, а что бы вызвать гостиничную прислугу приходилось идти в местную корчму при постоялом дворе. Ворота открывал привратник, он же вызывал портье сопровождавшего гостей, но можно было обойтись и без сопровождения, просто получив ключ от нужного номера через окно экипажа.
Свою карету я оставила при въезде. Сообщила привратнику, что иду навестить сестру с мужем, разместившуюся в их постоялом дворе. Привратник оглядел меня подозрительно и спросил номер, я растерялась, и уже собиралась уйти, когда заметила как мужчина и женщина вошли в четвертый номер, так, что набравшись храбрости, назвала этот номер привратнику, он оглядел меня с ног до головы еще подозрительней, но пропустил. Я подошла к четвертому номеру и подняла руку, чтобы постучать, лихорадочно придумывая оправдание, скажу постояльцам, что ошиблась номером, но врать не пришлось, в этот момент во двор гостиницы въехал экипаж и привратник занялся им, а я быстро пошла к десятому номеру. Хорошо помнила фотографию двери с этим номером. На замке нужной мне комнаты оказалась белая полоска бумаги, припечатанная воском. И тут мне, наконец, пришла в голову светлая мысль или вернее главный вопрос: «а как я попаду в номер?» Преодолев столько препятствий, неужто сдамся? Но придумывать что-то особенное не пришлось потому, что прямо ко мне направлялся портье. Высокий худой мужчина в форме, с подобострастным выражением лица, маска, очевидно, приклеившаяся к нему намертво, похожий на большую неуклюжую птицу, выглядел неряшливо. Он шел ко мне, звеня большой связкой ключей.
- Уважаемая пани, кого вы ищите? Позвольте помочь вам.
- Если вы хотите помочь мне, то откройте, будьте любезны эту комнату. Здесь жил мой родственник, он, к сожалению, умер, был убит, вы слышали о том? – придав своему голосу, оттенок печали и жалостливо заглядывая в глаза человеку, спросила я, вынимая при этом из ридикюля бумажник, потому, что только купюра соответствующего качества, могла смягчить каменное сердце русского служаки.
- Слышали. Здесь была полиция и все опечатала, но если пани так нужно, увидеть, где провел последние дни своей жизни ее дорогой родственник, то можно помочь. – Ответил портье, приняв купюру и вопросительно на меня уставившись.
Неискоренимо взяточничество и жадность чиновников на Руси, я, вздохнув, прибавила еще пятьдесят копеек, и он вежливо улыбнувшись, нисколько не смущаясь, сорвал бумажку приклеенную полицией и отпер дверь. Широко открыв ее профессиональным жестом, с полупоклоном, пропустил меня в номер, но не успела я переступить порог, как дверь за мной захлопнулась, и в замке повернулся ключ. Я принялась лихорадочно дергать за ручку и стучать.
- Ах ты, негодяй! Немедленно отопри, слышишь, подлец! – но меня уже не слышали, за дверью прозвучал стук быстро удаляющихся шагов.
Вот это неприятность! Господи, вот проныра, и еще деньги взял, не побрезговал! А я-то дура, каких свет не видывал, как же не догадалась, что так легко двери, опечатанные полицией, не откроют. Но сейчас стонать и плакать было поздно, придется ждать, вечно же меня держать тут не будут. И я принялась не спеша оглядывать комнату.
Номер этот был один из лучших в отеле, большая гостиная-спальня с широкой постелью посреди комнаты, под балдахином, комод, два кресла, небольшой диванчик, и круглый стол около окна, умывальный столик с фарфоровым умывальником, над которым блестел медный кран, значит, в номер была проведена вода. Над умывальным столиком большое зеркало в тяжелой раме, печь выложенная красивым кафелем, элегантное бюро, крышка его была откинута, перо, чернильница, стопка почтовой бумаги, несколько конвертов с вензелем постоялого двора. Рядом с умывальником узкая дверь вела в гардеробную, где на невысоком топчане, мог ночевать слуга. Пол услан толстым ковром, на стенах красовались дешевые репродукции пейзажей известных художников в дорогих рамах. Гардеробная была почти пуста. Тут сиротливо стоял, большой чемодан, изрядно попутешествовавший, с потертыми краями. Крышка его была открыта, в нем в беспорядке валялись разные мужские вещи, я не стала их трогать. На вешалке висело два пальто, одно старое и поношенное, другое новое драповое, с каракулевым воротником, на рукаве еще болталась бирка самого известного в городе магазина готовой одежды. На полке для шляп красовалась новая фетровая шляпа, щегольского вида и блестящий, высокий цилиндр. Да мой родственник, явно собирался вернуться к светской жизни. Больше в гардеробной смотреть было не на что, и я вернулась в номер. Не знаю для чего, ощупала одеяла, и подушки на постели, потом принялась рыться в бюро, черновики писем к тете забрала с собой полиция. Ничего, кроме гостиничных канцелярских принадлежностей в бюро не было. Осмотрела оставшиеся на умывальном столике бритвенные принадлежности, в них, тоже не было ничего интересного. Что же я ожидала увидеть в этом номере? Понятно, что полиция до меня тут славно потрудилась, большинство, интересующих их вещей они забрали. Еще несколько раз, обойдя комнату, я вернулась в гардеробную и присев над чемоданом, принялась, брезгливо рыться в мужском белье. Выбросив все вещи на соседний топчан, оглядела пустой чемодан.
Точно такой же чемодан модели «Трианон» лежал у меня дома, мы с мужем купили его в «Магазине для путешественников» фирмы Louis Vuitton, перед свадебным путешествием, такую дорогую вещь покойный купил, очевидно, в лучшие времена. Я вспомнила, что в нашем чемодане имелся потайной кармашек для драгоценностей, он был хитро спрятан внизу под кожаной подкладкой, дошивать что-то самому не приходилось: любимый изготовитель чемоданов императрицы Евгении, сам позаботился о том, что бы его богатые клиенты могли спрятать свои драгоценности от любопытных глаз гостиничных слуг. Я приподняла подкладку и сунула руку в кармашек, оказавшийся там, где и должен быть. В кармашке нащупала какую-то твердую бумагу, осторожно вынула ее – это оказался паспорт выданный канцелярией Санкт-Петербургского губернатора на имя Артемьева Кирилла Юрьевича. Я сильно удивилась, зачем ему был нужен паспорт, ведь его главным удостоверением была грамота на дворянское достоинство? Но приметы, перечисленные в паспорте, указывали именно на него, нашего родственника, имена родителей тоже совпадали, только в графе сословие был указан не дворянский титул, а чин коллежского секретаря. С другой стороны официальной грамоты указывалось имя жены и ее приметы, глаза от удивления на лоб у меня не полезли, я уже ожидала, что это будет именно она.
Не успела я со своей находкой выйти из гардеробной, как двери номера открылась, и в него влетел запыхавшийся Семен Михайлович. Увидев меня, он резко остановился и коротко зло выругался. Из-за спины судебного чиновника выглядывало подобострастное лицо отельного служащего, сначала я одарила этого Иуду уничтожающим взглядом, потом как можно спокойней обратилась к Семену Михайловичу.
- Не прилично ругаться при даме господин Рудавский.
- Простите, но что вы тут делаете?
- Хотела посмотреть на вещи моего двоюродного брата, имею право. – С вызовом ответила я.
- Зачем?
- Просто хотелось взглянуть, может понять, что за человек он был.
- И поняли? – Семен Михайлович презрительно поднял бровь.
- Ну, характер человека по порткам не определишь. – Я решила, что имею право ответить грубостью на вызывающее поведение сыщика, – а вот кое-что интересное нашла. – И протянула паспорт господину Рудавскому.
Он внимательно его разглядел, потом требовательно спросил:
- Где Вы это нашли?
- В чемодане, в потайном кармашке для драгоценностей.
Семен Михайлович медленно обернулся и стальным голосом позвал:
- Николай!
Бледный испуганный молодой человек протиснулся мимо сгоравшего от любопытства портье и, опустив глаза, забормотал:
- Но, Семен Михайлович, мы все осмотрели, двойного дна в чемодане нет, и в вещах ничего такого не было.
- Ничего такого, я тебе…. - Сдержаться следователю стоило больших усилий. – Мы еще поговорим.
- Оставьте его Семен Михайлович, неужели вы думаете, что бедный Николай имеет возможность купить чемодан фирмы Луи Виттон, если бы у него был такой чемодан, он бы знал, где искать потайной кармашек. – Вступилась я за несчастного Николая.
- А с вами мы тоже поговорим позже.
Через полчаса мы, с все еще хмурившимся, Семеном Михайловичем, подъезжали к главному входу в Царицын сад. Георгий Федорович уже прохаживался взад-вперед около его ворот. Открыв дверцу кареты, он удивился, увидев друга, Семен Михайлович, опережая вопрос, пригласил:
- Садись Георгий, уважаемая Анастасия Павловна, любезно согласилась прокатить нас в своей карете. – Ехидно сказал он.
Я молчала, как нашкодивший ребенок, а Георгий, удивленно рассматривая нас, спросил:
- Куда едем?
- Едем к той женщине.
- Это все-таки она?
- Да, вот Анастасия Павловна, нашла последнюю и самую важную улику, она решила побаловаться и поиграть в английского господина Шерлока Холмса. Портье запер, уважаемую госпожу Вешнивецкую в номере и вызвал нас, но она за это время успела отыскать, сей документ. – Он протянул Георгию паспорт. Тот внимательно его изучил и хмыкнул.
- Это кое-что объясняет, но все равно создает больше загадок, чем дает ответов.
- А ответы мы попросим дать женщину указанную здесь как законная жена Кирилла Юрьевича.

Глава 17

Мы сидели в красивой, со вкусом обставленной гостиной. Дом наполняла та печальная тишина, что бывает в присутствии покойника. Хозяйка дома стояла у окна, вот уже добрых четверть часа, молча и не оборачиваясь к нам. Она осунулась, похудела, черное траурное платье на ней болталось, волосы были кое-как завернуты в простой узел, придя в дом, мы узнали, что хозяин его только, что скончался. Но нас приняли. Наконец, Анфиса Андреевна, медленно обернулась и заговорила тихим голосом.
- Ибо придет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его…. Эти слова часто повторял один мой клиент, недоучившийся семинарист. Я родилась и выросла, в публичном доме. Мать моя была проституткой, кто отец неизвестно, записали Андреевной, потому, что родилась аккурат на Андрея Первозванного. Когда мне исполнилось девять лет, мать умудрилась выйти замуж, но отчим мой, хоть и добрый был, в общем, человек, промышлял мелким разбоем, через несколько лет его изловили и отправили на каторгу, что с ним стало дальше, не знаю, а мать умерла от чахотки. В пятнадцать лет я вернулась в тот публичный дом, в котором родилась. С такой родословной туда мне была прямая дорога. Я бы пошла в услужение, любую работу, исполняла бы, да кто возьмет к себе в дом дочь вора и проститутки. Я была очень красива и молода, хозяйка за меня драла большие деньги, а мне доставались гроши. В двадцать лет я все же ушла на свои хлеба, стала бланковой. Но всегда мечтала вырваться из этого ада. Я скооперировалась с одним извозчиком, имевшем дорогой экипаж, он привозил мне хороших клиентов, которых подбирал у ресторанов и театров, однажды, привез ко мне пьяную в стельку компанию молодых людей из высшего общества. Так я познакомилась с Кириллом Юрьевичем Артемьевым. В молодости он был красив, как греческий бог, сильно развращен, любитель хорошо выпить и громко гулять. Он ненавидел своих родителей, все жаловался, что маменька с папенькой прогуливают его наследство. Тогда же я услышала об одной знакомой девушке с таким же «желтым билетом», на которой женился просвещенный господин, дабы спасти ее от судьбы падшей женщины. И мне пришла в голову идея. Я тогда уже собрала некоторые деньги, мечтала уехать из Петербурга с чистым паспортом, поселиться где-нибудь в большом городе, там, где со мной не знакомы, открыть магазин женских мелочей, шпилек и булавок. – Анфиса Андреевна, умолкла. Она смотрела отсутствующим взглядом в одну точку и мяла в руках кружевной платочек. Молчание затягивалось. Семен Михайлович, нетерпеливо постукивал пальцами по столешнице кофейного столика. Георгий казался самым спокойным из нас, сидел почти неподвижно, а я рассматривала узор ковра на полу, смотреть на бедную Анфису Андреевну мне было больно, слишком уж все это казалось ужасным и неправдоподобным. Тишина прервалась неожиданно. Справившись со своими чувствами, Анфиса Андреевна продолжила ровным голосом. – Я уговорила Кирилла, женится на мне. Сказала, что таким образом он сильно насолит противной маменьке и от него отстанут родители, все пытавшиеся женить молодого прохвоста, на ком-то с достойным приданным. Это его тоже, сильно злило, говорил, что они собираются продать его подороже, а приданное жены прогулять, как прогуляли свое наследство. Однажды после очередной пьянки и ссоры с мамой Кирилл Юрьевич прикатил ко мне с друзьями и повез венчаться. Мы обвенчались, как полагается в церкви, я взяла венчальный лист с подписями свидетелей и отправилась в гости к княгине. Дария Любомировна бушевала так, что слышно ее было за три версты, я думала, она убьет этого идиота сынка. Но я спокойно ей сказала, что мне нужен чистый паспорт, выданный губернской канцелярией, и право уехать и поселиться в другом городе, я выбрала Киев, привыкла к большим городам, а Киев большой город и от Петербурга далеко. Я сказала, что мне ничего не нужно от них, пусть забудут обо мне как о плохом сне, только помогут убраться отсюда, туда, где никто не будет знать, чем я промышляла прежде. Дарья Любомировна все взвесила, а она была очень умной женщиной и решила помочь мне, взяв с меня обещание, что никто и никогда не узнает о том кто мой муж. Она добыла мне паспорт, в котором указывалось, что я вдова, муж мой Артемьев Кирилл Юрьевич, искажать имен она не стала, но указывалось что он чиновник мелкого ранга. С тем я уехала. В Киеве, выкупила небольшой, почти разорившийся магазинчик и стала вести тихую жизнь вдовы чиновника средней руки. Но Бог большой шутник, и он послал мне Федора Федоровича. Я знала множество мужчин и испытывала к ним сильное отвращение, но в него я влюбилась. Не спрашивайте меня, почему так случилось, но мне на нем весь свет сошелся клином. А беда была в том, что и он меня полюбил. Я сопротивлялась два года, но в конце не выдержала, решила, будь что будет, до сих пор никто не сомневался в том, что я есть та, за кого себя выдаю и мы поженились. Тогда Федя был еще купцом средней руки, но годы шли мы с ним, понимали друг друга с полуслова, жили, душа в душу, родились три красавца сына. Будь проклят тот день, когда я согласилась переехать в этот ужасный город. Но откуда я знала, что встречу тут ее?! Я думала глухая провинция, кто во мне располневшей купчихе, узнает тут красавицу, промышлявшую под именем Жаннетт. А Федор говорил, что здесь много сахарных заводов, опять же железная дорога между портовой Одессой и Киевом. Мы переехали. А через пару месяцев, я стояла в церкви и почувствовала, что меня прямо протыкают взглядом, но, сколько не оборачивалась, не увидела никого. А когда вышла после службы в церковный двор наткнулась прямо на нее, она стояла и противно так улыбалась. Рядом с ней стояла ее служанка, как я узнала потом, глухонемая. Тогда я поняла значение слов «и по делам твоим воздастся».
Раздался тихий стук в дверь, в комнату вошел старший сын Анфисы Андреевны, молодой человек выглядел крайне уставшим, под глазами у него обозначились темные круги, он словно постарел сразу на десяток лет. Анфиса Андреевна извинилась и вышла с ним. Никто из нас не проронил ни слова, пока хозяйка отсутствовала. Вернувшись, она устало опустилась в кресло и продолжила, словно и не было вынужденной паузы.
- Дария Любомировна напомнила мне, что ее сын до сих пор жив и, что мой новый брак незаконный, и что дети мои выходит, тоже незаконнорожденные. За свое молчание вытребовала, что бы я определенную суму давала ей каждый месяц и еще кокаин, к нему она пристрастилась в столице. Действие этого яда я хорошо знала, многие девушки начинали его принимать, считая, что от него лицо становиться красивым, с загадочной бледностью, и повышается работоспособность, но я видела, во что они превращались позже, это очень опасное вещество. У меня не было выбора. Я согласилась. Когда побывала в вашем доме, Анастасия Павловна, по приглашению Михаила Ивановича, обсудила с ней условия доставки товара, пока горничная княгини, отвлекала Анну Ивановну. Еще я взяла с нее слово, что она ничего не скажет сыну, о моем новом положении, только еще одного шантажиста мне не хватало. Она обещала. Каждый месяц из нашего магазина к вашей тетке приходил пакет со сладостями, которые она якобы заказывала, но кроме конфет там были деньги, она не была слишком жадной, сума была небольшой и пакетик с кокаиновым воском или раствором. И все было бы хорошо, если бы не воздействие проклятого зелья, от него она становилась сама не своя, стала писать мне сумасшедшие письма. Я начала боятся, что рано или поздно она, не контролируя себя, выдаст кому-нибудь мою тайну. В тот роковой день, я решилась ее проведать, подъехала к вашему саду, со стороны деревни, оставила бричку около калитки и пошла тропинкой через сад. В доме застала ее одну, она была под воздействием зелья, очень возбуждена. Я сказала, что может, стоит ограничить прием кокаина. Как она разбушевалась, угрожала, что донесет на меня, что у нее доказательства, что у нее имеется копия записи в метрической книге из консисторского экземпляра. Она ужасно возбудилась, глаза горели как у безумной, княгиня кинулась на меня с маленьким ножом, но я была моложе намного и крепче, я вырвала нож и оттолкнула ее. Вдруг она закричала, как безумная: «Илья оставь меня, не надо, зачем ты это сделал, я бы помогла тебе бежать! Илья!». Она закрылась руками, как будто защищаясь, забежала в спальню и упала замертво. Клянусь, я даже пальцем не тронула старуху! – Анфиса Андреевна почти выкрикнула последние слова, но словно спохватившись, могут ведь услышать слуги, резко умолкла, справившись с возбуждением, она продолжила.
– Сначала мне захотелось просто бежать, потом я вспомнила о копии метрической записи, пока никто не зашел, кинулась судорожно сгребать все бумаги, которые только видела, и запихивать их в печку, потом подожгла их, а сама убежала. Уже дома обнаружила у себя в кармане маленький, канцелярский нож. Очень тогда боялась, что на похороны приедет Кирилл, но все обошлось. А неделю назад, мое прошлое опять нагнало меня. Мы встретились не случайно, оказывается, подлая старуха, все же написала сынку письмецо. Но он берег меня, на крайний случай и эта крайность настала. Кирилл полностью разорился, от долговой тюрьмы его спасало только громкое имя и княжеский титул. Он поджидал меня в той же церкви. Федор к тому времени совсем слег, но мы еще надеялись, и я истово молилась за жизнь любимого мужа. Когда увидела подлеца, восприняла это со смирением обреченного. Он сказал, что хочет встретиться тайно и велел мне прийти в его номер в гостинице. Я переоделась в мужское платье, надела мужнину шубу и пошла на встречу. Он назвал довольно большую суму, но не заоблачную, я согласилась и на следующий день принесла, хотя клерк в банке смотрел на меня удивленно, но деньги выдал, муж подписал поручение на мое имя. Но негодяю уже казалось, что он продешевил и велел принести еще. Тогда я поняла, что попала в кабалу. На следующий раз я взяла с собой нож. Еще не была уверена, что использую его, но взяла, тот самый, его маменьки. Кирилл был изрядно пьян, взял гостиничный экипаж и заявил, что мы едем в дом его предков, так он выразился. Мы приехали к той же калитке, что ведет в деревню. Кирилл еще помнил, что и где в вашем хозяйстве находится. Мело страшно, мы с трудом шли, ветер сбивал с ног, когда добрались до флигеля, он уже немного протрезвевший, подался искать лестницу и лом, что бы открыть ставни. Кирилл всю жизнь страшно боялся закрытых комнат, даже портьеры на ночь никогда не затягивал. Я просила его побыстрее двигаться в такую ночь, надо было успеть вернуться в город пока окончательно заметет всю дорогу. Наконец мы зашли, у него был ключ, оказывается маменька, отдала ему, когда он инкогнито, не желая общаться с родственниками, посетил ее. Кирилл зажег свечу, ее он тоже принес с собой. Разговор у нас не пошел, он насмехался, сказал, что очень удачно женился, и свое приданное промотает сам, он, как и когда-то маменька все больше возбуждался, я пыталась его уговорить, сказала, что пока жив Федор, я не могу выделить ему такую суму, не объяснив мужу, на что она мне. Пообещала ему дать долговую расписку, но он разошелся, а потом стал приставать ко мне, пытался повалить на стол, я и пырнула его ножом. Орудовать им меня научил отчим, для защиты, говорил, что нож самое надежное средство, если знать, куда бить, никаких шансов у нападавшего не останется, нож не дает осечку, говорил он.
И снова в комнате воцарилось молчание, только тиканье маленьких каминных часов прерывало тревожную тишину. Анфиса Андреевна, казалась совершенно спокойной, только руки у нее дрожали, и снова никто не произнес ни слова, ожидая пока бедная женщина, справится с собой и продолжит свою поразительную исповедь.
- Искать тайники я даже не пыталась, обыскала мерзавца, а потом решила забрать шубу и шапку, подумала, если что, то бумаги, компрометирующие, и письма матери мог зашить только в подкладку шубы или шапки. – Она заговорила неожиданно, я даже вздрогнула от звука ее голоса, резко прервавшего полную тишину. – У него в кармане только одно письмо осталось, я в спешке, когда вытаскивала его, порвала, но не обратила на это внимания. И сбежала, дверь закрыла его ключом. Еле добралась в город. Когда выходила из флигеля странную тень заметила, светлую, испугалась очень, и, несмотря на снежную бурю, почти бежала. Домой нести шубу и шапку не стала, в нервах разорвала подкладку зубами и руками, в шубе нашла письма его матери. Экипаж оставила около ворот постоялого двора, шубу с шапкой выкинула там же. Сыновьям, которые заметили, когда я пришла и в чем одета, сказала, что ходила к знахарке, тайно, с надеждой, что поможет вылечить Федора. Они поверили, но посчитали, что мать совсем не в своем уме. В письмах старухи вычитала о тайнике в письменном столе. Я тогда совсем уж как безумная сделалась. Пришла в приют, под предлогом сделать пожертвование, взамен за молитвы невинных душ за моего мужа. Мне Ева Адамовна горько жаловалась на безбожницу Рахиль, из-за какого-то мужика, решившуюся предать истинную веру. Я выслушала внимательно, и у меня родился план. Если Рахиль надо денег, я ей дам. О тайной двери мне Елена Сухова давно уже рассказала, она, когда тот процесс за раздел наследства длился, всем кто желал слушать, рассказывала о своих переживаниях и о двери в конторе Давида Бабича рассказала. Я написала письмо и понадеялась, что Рахиль сделает, как я просила. Бог свидетель, я не знала о том, что Ева Адамовна в кабинете, у нее гардины были затянуты на окнах, света я видела, да и подошла не со стороны кабинета. Она когда отодвигающуюся стенку увидела, то ужасно перепугалась, я тоже, но она вдруг захрипела и сползла в сторону. Я потрогала ее, но сделать уже ничего было нельзя. Я на скорую руку перекинула стол, но ничего не нашла, тайников, тоже. За ее смерть корю себя больше всего. Теперь вот сижу, жду, когда Рахиль придет за деньгами, она ведь догадалась от кого письмо. А сегодня утром умер Федор, я тоже, с ним умерла.
Исповедь закончилась, опять молчание надолго повисло в комнате, и снова, в полной тишине, колокольным звоном раздавалось только тиканье часов. Наконец я спросила:
- А зачем Вы вернулись во флигель?
- Думала, может хоть там, найду какие-то документы, связанные с моим проклятым замужеством. А тут ваш Степан, я не сильно его ударила?
- Да, нет, голова у старика поболела и все.
- Даже не знаю, что с вами делать, Анфиса Андреевна. – Заговорил Семен Михайлович. – Зачем вы так много глупостей наделали?
- Ради сыновей Семен Михайлович, ради них. В Федоре, я уверена, он бы меня любой принял, наши чувства были проверены временем. Но у Федора восемь братьев и сестер и только он так высоко поднялся. Пока моя честь безупречна, они сидят тихо и на что не претендуют. Конечно, по завещанию им немало перепадет, Федор всегда был щедр и ценил семейные узы, но если только слух пойдет о том, что есть возможность отсудить наши миллионы, они слетятся как коршуны, а в чем мои сыновья виноваты? – и она вдруг сползла с кресла, упав на колени. – Семен Михайлович, умоляю вас! Я очень больна, мне немного осталось, без Федора я недолго проживу, меня Бог накажет, его суд беспощадней и справедливей, чем любой людской! В чем вина моих детей?! Умоляю, не давайте хода делу. Настасья Павловна… - она попыталась подползти ко мне, но запуталась в юбках и упала на пол, судорожно, рыдая. Мы все кинулись к ней, я подняла ее, она прижалась к моему плечу, обильно поливая меня слезами, мои глаза тоже наполнились влагой.
- Не надо, Анфиса Андреевна, не рыдайте, я обещаю вам подумать, дам ответ до завтра. – Растеряно произнес Семен Михайлович.

Эпилог


Я сидела на лавке в саду, июльское солнце нещадно пекло, деревья, печально опустили свои ветки, трава пожелтела, от отсутствия живительной влаги, даже всегда, докучливые мухи, попрятались в благословенную тень.
Тетушка, тяжело переносившая полуденную жару, лежала у себя в комнате, положив на голову тряпку, смоченную холодной водой, девочки скрылись в гостиной, Андрюша, с Панасиком, сидели где-то в очередной засаде, а мне жара даже нравилась.
Я читала очередной опус Софи. Видела бы она меня сейчас, в помятом, висящем мешком платье, в старых удобных сандалиях, а на голове моей, разительным контрастом, красовалась изысканная шляпка, итальянской соломки с маками, подаренная мачехой. Я так и увидела перед собой презрительно сморщенный носик Софи. Конечно, позволить себе такую безвкусицу и отсутствие элегантности она не могла, даже если зрителями были только яблони да лениво ползающие по ним жуки.
Я дочитала, письмо и опустила его на колени. Не знаю почему, на память пришел тот холодный февральский вечер, когда мы в полной тишине, подавленные и растерянные приехали к нам домой.
Меня бил озноб и я никак не могла согреться. Семен Михайлович рассказал нам о встрече с Рахиль. Она догадалась, кто оправил то письмо, почти сразу, потому, что случайно, по ее словам подслушала, как Ева Адамовна, жаловалась Анфисе Андреевне. Только та, да еще Ева Адамовна, знали, как отчаянно нуждается Рахиль в деньгах и только Анфиса Андреевна была так богата, что с легкостью могла выложить пятьсот рублей разом. Рахиль клялась, что не собиралась шантажировать Анфису Андреевну, и Семен Михайлович ей верил, она была умна и понимала, что шантаж опасен для жизни. Тем более Рахиль утверждала, что денег у них с мужем достаточно для отъезда. Семен Михайлович обещал разрешить им выезд.
Мы до поздней ночи яростно спорили в нашей библиотеке. Семен Михайлович желал передать дело в суд, по его мнению, только суд может решить, насколько виновен человек, не ожидала я такой наивности от умного и реалистичного человека. Но три голоса были против.
Георгий убеждал Семена Михайловича в том, что доказательства не надежны, что суд над известной миллионершей, может пойти не в пользу его карьере, и что у нее может оказаться много влиятельных защитников.
Тетушка стенала и плакала, утверждая, что подобный процесс опять всколыхнет нездоровый интерес к нашей семье. Она, хватаясь за сердце, говорила, что сейчас умрет от сердечного приступа, это правда не помешало ей с аппетитом съесть почти все бутерброды с бужениной, которые принесла в библиотеку Соломия.
Я же убеждала в том, что от этого суда больше всего пострадают, как раз невинные души, дети Анфисы Андреевны и Федора Федоровича.
В конце концов, мы порешили на том, что Семен Михайлович подождет полгода, доказательства никуда не денутся. Я не буду приставать к его начальству, требуя найти убийцу родственника, а Анфиса Андреевна сказала, что очень больна и не переживет мужа долго.
Что же, она оказалась женщиной слова. После смерти Федора Федоровича, Анфиса Андреевна закрылась у себя в особняке, и ни с кем больше не виделась. Она тихо умерла, пережив мужа только на три месяца.
Мы похоронили нашего родственника в семейном склепе, рядом с матерью. Когда возвращались с кладбища пешком, увидели, как из дымохода большого флигеля выплывает белое облачко дыма. Это было странно потому, что в том доме никто не топил печь. Тетя, взглянув на удивительное явление, спокойно сказала:
- Улетела душа, несчастного Ильи. Дождался когда Дарья и ее кровь полностью исчезнут из этого мира и успокоился.
- Что ты такое говоришь тетя, неужели ты думаешь, он виноват в том, что случилось с Дарьей Любомировной и ее сыном?
- Ну, не знаю виноват ли, а недаром они оба отдали душу Богу в том самом доме, где повесился бедный юноша.
Больше мы о том никогда с тетей не говорили. Постарались забыть ту жуткую неделю как страшный сон. А дневники тетки я сожгла.
Порывшись в кармане, вынула тонкий конверт. Письмо Георгия. Мы с ним продолжали встречаться, хоть и нечасто, и до сих пор не переступили рубежа легких поцелуев, я колебалась, а Георгий не подгонял. На каникулы он уехал к матушке, в Петербург. И писал мне короткие, но остроумные письма. Тетя назвала наши отношения романом в письмах.
Георгий писал, что соскучился. Собирается возвращаться, но сначала проведет неделю в Киеве. Приглашал приехать к нему. Я дочитала письмо и задумалась. Может, стоит поехать? Пойду, посоветуюсь с тетушкой.

Историческая справка к роману

Когда выкладывала роман, то постоянно забывала делать справочные сноски, поэтому посчитала себя обязанной дать небольшую историческую справку, что бы читатели смогли лучше понять героев и действие романа.

Справка 1. О финансовом положении героев.
Наверно многих удивляет тот факт, что вроде и дела у моей героини идут неплохо, но она постоянно жалуется на недостаток денег. Тут надо учесть, что она не просто получала хорошие доходы, такое хозяйство как у моей героини + ее предприимчивость должны были приносить 7-8 тысяч в год, это была цифра которую достигали в год около 60% помещичьих хозяйств, для того времени это была огромная сума, но хозяйства кроме доходов тянули за собой и увеличенные расходы, если не считать расходов на ведение самого хозяйства, приносящего доход, то моей Насте приходилось платить жалование штату слуг, управляющему, оплачивать учебу сына в гимназии, кроме ежегодной платы за учебу, приходилось покупать форму, учебники и т. д. Надо учесть еще двух дочерей, которым надо было обязательно отложить приданное, участь бесприданниц, хорошо известна из классики. Еще были представительские расходы Smile , хоть мои героини и жили в провинции, определенный статус надо было поддерживать, это значит хорошо одеваться самой и заботиться о внешнем виде своих домочадцев. Собственно говоря огромные расходы, для поддержания статуса, неумение правильно вложить деньги, и главное, неумение подсчитывать баланс и привело к тому, что на рубеже столетий, подавляющие число помещичьих латифундий было убыточно, и обложено кредитами. Моя героиня не бедная, но прекрасно понимает, что переступать определенного порога трат она не может, потому, что это вернет ее обратно к тому с чего она начинала, а именно к заложенному поместью.
Георгий Федорович, как учитель с магистерской степенью должен был получать около 1000 рублей в год. Учителя в то время получали от 300 до 1500 рублей в год, для сравнения рабочий на заводе получал 40-70 рублей. Слуга высшего ранга максимум 120 рублей, начинающий приказчик в магазине рублей 40-50 в год. То есть учителя были довольно обеспеченными людьми. Ординарный профессор, отец Георгия получал в год 4500 рублей, профессора считались уже богатыми людьми.

Справка 2. Почему Анфиса Андреевна так стремилась замуж.
В 1843 году по инициативе министра внутренних дел Л.А. Перовского была легализирована проституция. Этот шаг сделали, в основном для того, что бы взять под контроль распространение опасных венерических заболеваний, тогда же был принят и закон об обязательном медицинском обследовании жриц любви " Государство не стеснялось два раза в неделю заглядывать проституткам под юбку, но не считало возможным заглянуть к ним в карман, полагая, что брать налог с денег, заработанных развратом, безнравственно."
Вот так выглядел "желтый билет" удостоверение проститутки
[Ви повинні бути зареєстровані та підключені , щоб побачити це зображення]
"Унизительность принудительных осмотров, которые проходили прямо в полицейских участках, возмущала прогрессивную общественность, и в 1909 году они были отменены. Прогрессивная общественность праздновала победу, однако сами проститутки не разделяли всеобщей радости. Некоторые из них даже пробовали бороться за восстановление осмотров, поскольку страх заразиться отпугивал многих клиентов. Сохранилось коллективное письмо 600 саратовских проституток, которые, воспользовавшись дарованной Февральской революцией свободой, "ходатайствовали перед революционным и городским общественным управлением о разрешении открыть снова притоны и возобновить врачебные осмотры". Конечно в проститутки шли часто из желания лучше зарабатывать: "Доходы проституток были достаточно высокими. В начале века живущая в публичном доме недорогая проститутка получала в среднем 40 рублей в месяц, в то время как работница текстильной фабрики -- 15-20 рублей. Ежемесячный доход дорогой проститутки мог составлять 500-600 рублей."
Но самое неприятное было то, что оставить профессию и скрыться было почти не возможно, о чем заботился специальный Устав о паспортах и беглых, дело в том, что проститутка жила с так называемым "волчьим билетом", в ее паспорте была отметка о роде деятельности и приезжая на новое место, регистрируясь она была обязана сообщить о своей "работе", многие проститутки рисковали не регистрироваться, но так или иначе, когда они попадались на проживании без регистрации у них были большие неприятности, вплоть до ссылки.
От "волчьего билета" спасало только замужество. Женщина становилась не просто собственностью мужа, а как бы его частью, жена получала даже чиночвничий ранг соответствующий рангу мужа, ее прошлое, как бы исчезало, теперь она была замужней женой. "Чтобы вернуть проституток к нормальной жизни, романтически настроенные молодые люди на них женились. Такие браки можно считать своеобразной формой хождения в народ. Из филантропических соображений женился на проститутке лейтенант Петр Шмидт, возглавивший в 1905 году восстание на крейсере "Очаков". В публичном доме "Под ключом" некоторое время трудилась вторая жена Некрасова Ф. А. Викторова."
Поэтому моя героиня провернула подобную аферу.

Справка 3. Кокаин в конце XIX века
Листья растения коки по преданиям доставил в Европу Америго Веспуччи. Нас интересует конец XIX века
"В 1856 году доктор Карл Шерцер, учёный, совершавший кругосветное путешествие на борту фрегата «Novara», по заказу лаборатории Вёлера привёз в 1859 году из Перу сундук с листьями коки, который был передан химику Альберту Ниману (нем. Albert Niemann) из Гёттингенского университета в Германии[20]. Развив и усовершенствовав процесс очистки[21] алкалоида, тот назвал его кокаином[4][9][22]. Был получен также кокаиновый воск — C66H66O4 и ряд других продуктов. Шаг за шагом Ниманн описал проведённый им процесс в диссертации «О новом органическом основании, содержащемся в листьях кока» (нем. Über eine neue organische Base in den Cocablattern). Работа была опубликована в 1860 году и принесла ему докторскую степень[21]. Ниманн умер, не завершив начатой работы. Исследования Майша и Вильяма Лессена (англ. Maisch, William Lessen) позволили определить точную формулу: C17H21NO4. Полный синтез кокаина удалось провести в 1897 году Рихарду Вильштеттеру в лаборатории Айнхорна[23][24]." (цитата из Википедии)
На протяжении 1860-1890 -х годов происходило изучение кокаина и возможностей его применения, у этого наркотика были как ярые поклонники, например отец психоанализа
Зигмунд Фрейд "приступил к исследованиям психостимулирующих свойств кокаина, на собственном опыте проверяя его клинические эффекты. Он издал статью («Über Coca»), в которой пропагандировал кокаин как лекарство от депрессии, различных неврозов, сифилиса, алкоголизма, морфийной наркомании, сексуальных расстройств, и начал активно применять кокаин в своей психотерапевтической практике. Кокаин, как писал Фрейд, вызывает: ...Подъём духа и продолжительную эйфорию, которая ничем не отличается от обычной эйфории здорового человека. Вы замечаете рост возможностей самоконтроля, прилив жизненных сил и увеличение работоспособности. Другими словами, остаетесь совершенно нормальным человеком, и очень скоро уже просто не верите, что находитесь под воздействием препарата... Продолжительная и интенсивная физическая работа выполняется, не оставляя ощущения усталости. Результат достигается без каких бы то ни было неприятных побочных эффектов, характерных для воздействия алкоголем. Абсолютно никакой тяги к кокаину не появляется ни после первого, ни после последующих применений лекарства[31]." (цитата из Википедии)
Были и ярые противники, первые сообщения о том, что кокаин вызывает зависимость, появились в конце 1880-х годов, однако бороться с распространением этого наркотика стали только после Первой мировой войны.
Но в конце XIX века купить этот наркотик можно было в аптеках за несколько копеек, в любом виде, например "в 1885 году американская фирма Parke-Davis начала продажу кокаина в разных формах, включая раствор для внутривенных инъекций, к которому прилагалась игла[33]. В рекламе утверждалось: продукт «заменит вам пищу, сделает труса храбрым, безмолвного — красноречивым… сделает страждущего бесчувственным к боли»[30]." (цитата из Википедии)
Так что для моей героини АА достать кокаин проблемы не составляло, связываться с наркоторговцами для этого ей не надо было Smile .

Я постаралась объяснить некоторые факты из моей книги, если у Вас будут еще какие-нибудь вопросы, то спрашивайте, я с удовольствием отвечу.