Stalking Tender Prey. Перевод первой книги из трилогии о Григори.

Пролог: Прибытие.

Пятница, 16 октября: поездка на поезде из Крестерфилда, север Англии

Ребенок наблюдал за ним с противоположной стороны вагона. Его глаза были прикрыты веками, что оставили лишь сияющую полоску серебра, словно слезы выступили в темноте, но он чувствовал пристальное внимание девочки, наполовину оформленные вопросы, порхающие как мотыльки в ее напряженном детском мозгу. Он не возражал. Дети, столь не запятнанные опытом прожитых лет, порой могли его разглядеть по-настоящему.

Его длинные руки свободно лежали на коленях. Он чувствовал себя опустошенным: ни вины, ни ликования. С тем, что произошло в городе к северу отсюда, было на данный момент покончено. Не было ни побед, чтоб ими упиваться, ни ошибок, чтоб оплакать. Он не сбегал, а двигался далее.

Подошел контролер, чтобы надорвать и проштамповать билеты. Странник был вынужден открыть глаза и поискать карточку. Контролер, старающийся устоять на ногах в движущемся поезде, не посмотрел на лицо пассажира и двинулся дальше.

- Билеты, пожалуйста. Кто сел на поезд после Крестерфилда.

Странник улыбнулся девочке с широко раскрытыми глазами, которая продолжала таращиться на него, а затем отвернулся и посмотрел на мир сквозь стекло.

Сельская местность за окном поезда изменилась. Она одновременно выглядела и моложе, и старше, чем плоские, страдающие от перенаселения промышленные территории, которые он недавно покинул. Острые холмы с виднеющимися каменными выступами. Покрывала лесов, дикий вереск: место из древних легенд. Лето уступало черед слегка неряшливому, усталому межсезонью – Земля уподоблялась разодетым, расфуфыренным и печально увядающим женщинам – до того как краткая вспышка резкого расцвета приведет на поводке неумолимую зиму.

Он провел слишком много времени в городах, наблюдая смену сезонов лишь из вагонов поездов, просиживая на диване или в машине. Окрестности пробегали мимо за пыльным окном, и он прислонился к стеклу.

В дневном небе светила звезда.

Странник поднял голову, и проблеск света ожег его глаза. Возможно, это был блик от окна дома на дальнем холме, или открывающейся дверцы машины, или валяющаяся среди папоротников пустая бутылка. Если же нет, то это мог быть лишь истинный знак, вспышка энергии, подающая ему сигнал. Путь к вратам! Мысль сформировалась на уровне его подсознания. Ничего не означающая, и все же многозначительная, словно вспомнить строчку из стиха, выученного давным-давно. Покинь землю, вернись к звездам! Твое царство ждет!

Чей это голос напевал в его голове? Когда он выучил эти слова? Они разожгли в нем азарт, но все имело свое цену. Также и страх встрепенулся там, в темноте. Он почти мог чувствовать его гнилостное дыхание, вонь его мокрых перьев. Страх и экстаз. Скорее всего это было воспоминание из забытого наркотического опыта. Он улыбнулся, успокоившись.

Поезд начал замедляться. Послышался визг тормозов, и аллея деревьев поглотила вагоны, скрывая вид на окрестности. Не размышляя, странник поднялся, снял с полки для багажа видавшую виды полотняную сумку, в которой находились все его жизненно важные ценности. Показались станция и запасные пути, когда он двинулся к выходу, попутно кивая малышке и игнорируя недовольный взгляд ее матери.

Он прибыл в пункт назначения.

Станция оказалась небольшой, а воздух теплым и насыщенным свежестью. С поезда здесь сошел лишь один пассажир. Едва ступив на платформу, он глянул на небо в поисках предзнаменований, но высокие деревья с золотыми и багряными осенними кронами мешали обзору. Сдавая билет в кабинке возле ворот станции, он был осмотрен с ног до головы тощим инспектором, с кислым взглядом и явными признаками вырождения на лице. Странник не удосужился улыбнуться или заговорить. Когда он выходил на пустующую улицу, поправляя удобнее сумку, знакомое чувство нереальности вновь прокралось в его душу. Все вокруг – картонные здания, картонный реквизит для второсортной драмы. Это скорее был не городок, а деревня, к тому же глухая. Дух времени ощущался лишь слегка, хотя путешественник точно знал, что люди жили здесь много столетий. Это место наверняка не было свидетелем никаких важных событий, будучи просто мирским пристанищем для небольшого числа душ, что проводили свою жизнь от рождения до смерти, подчиняясь целям не более возвышенным, чем у обычных животных. Местечко выглядело пустынным, но он знал, что если б пошел в другом направлении, то оказался бы прямо в его центре: одинокий полупустой супермаркет, ряд пабов, небольшой кинотеатр с репертуаром из значительно устаревших фильмов. Это убеждение не было результатом неких парапсихических способностей, он просто был знаком с подобными городками. Довелось бы изрядно потрудиться, чтоб отыскать немного романтики. За границей кажется, что в маленьких городках кипит совершенно иная жизнь, словно у насекомых в траве. Там часто есть тайны, которые можно разгадывать, тайны, которые можно лелеять, словно драгоценности, неожиданно найденные среди монотонных серых камней. Здесь же общественный уклад требовал другого поведения – придерживаться правил, быть вежливым и владеть хорошими манерами – но это, как правило, означало наличие тайн. И когда они выбирались на свет божий из своих укрытий, то оказывались еще более восхитительными и извращенными. Он втянул воздух, словно принюхиваясь. Нечто здесь воззвало к нему, и потому он сошел с поезда.

Вспышка света поманила далее по пустынной улице, как рука из-за угла здания, подзывая «Иди, иди». Он ощутил это словно подарок из будущего, словно тропу, по которой необходимо следовать.

Ступая в направлении сигнала, туда, где высоко в небе светило солнце, странник выглядел одинокой фигуркой в лаконичной сцене. Он чувствовал, словно это было завершение чего-то, а не начало. Шагая, он мог выйти из бытия. Все же обувь производила твердый, удовлетворительный стук по дороге, а плоти его, вполне реальной, было уютно находиться на его костях. Он был хорошим актером.

Дорога вела из города прямиком в окрестные холмы и пустоши, поросшие вереском. Путешественник ощутил, как его настроение улучшается, и проверил воздух на наличие возбуждающих ароматов. В зарослях дрока могла прятаться одинокая каменная усадьба, где невменяемые члены семейства вели безумную кровную вражду. Мог стоять коттедж, в котором влюбленные неудачники обдумывали раз за разом болезненные хитросплетения своего прошлого. А могла бы и ферма, с пышечками-дочками и хитрюгами-сыновьями, где путник мог бы слегка пошалить. Деревенская местность казалась вполне подходящим антуражем для таких сценариев. Он был уверен, что если будет идти, то обязательно наткнется на то, за чем явился сюда. Богатство и разнообразие человеческой расы очаровывало его; не отпугивали его ни слабости, ни ошибки; он терпимо относился к большинству человеческих проявлений, включая наименее привлекательные. Трудные люди интересовали его гораздо больше, чем те, чьи разговоры и идеи был напыщенны,  или те, от чьей физической привлекательности перехватывало дыхание. Он искал странности, наблюдая за поведением людей с холодным, но пристрастным интересом. Он любил их всех.

Он странствовал много лет, и утратил им счет. Посетил большинство стран, куда легко попасть, и несколько, куда въехать не так просто. Он носил широкополую шляпу, что укрывала тенью его глаза, скрывая историю мира, если не его собственную, от случайного наблюдателя. Порой он играл роль загадочного незнакомца, мрачного и нелюдимого; в другое время – дурачка, бродячего шута, и тогда он мог музицировать или рассказывать истории. Некоторые страны реагировали положительнее на такого персонажа, чем другие. Англии, по его наблюдениям, был присущ код сдержанности, и здесь он становился отчужденным незнакомцем с поезда. Немногие сидели рядом с ним в его поездках, но те, кто все же оказывались рядом, были одарены его общением. Сейчас же, по крайней мере, на некоторое время, он желал ощутить костяк планеты под своими ногами.

Что-то пошло не так в Крестерфилде. Ему вновь начали сниться сны о запертых вратах, и они же побудили его к действию. Это напоминало попытку в темноте пройти по заставленной вещами комнате, где все твердое и острое расположено так, чтобы поранить идущего. Что это за одержимость вратами? Он по-прежнему не мог понять ее, а его бодрствующий разум избегал осмысления этого образа. Он мог лишь подчиняться охватывавшему его инстинкту, использовать старую магию в качестве тарана, чтоб атаковать врата, чтоб разбить их в щепки. Он понимал, что врата были не физическим объектом, но психическим порталом внутри него самого. Что находилось за ними, он не знал, и порой опасался, что это могут быть смерть или безумие. И все же игнорировать возникающее побуждение было немыслимо, оно было сильнее самой интенсивной сексуальной потребности. Ему потребовался ритуал, чтобы дать выход напряжению, направляя энергию к барьеру, возникшему в его разуме. Пока что удовольствие успокоило его. Действо утихомиривало это сильное желание, иногда на целый месяц, но никогда не насыщало его. Отчаяние довело его до чрезмерных действий в Крестерфилде, и он оставил после себя криминальные улики. Такое случалось не первый раз, но эта страна столь мала, что остаться незамеченным такому случаю было гораздо сложнее. Поначалу он гадал, будет ли преследование, и бдительно выжидал, но благодаря своим умениям в сокрытии следов, не ощущал на себе внимания невидимого глаза или другого, менее знакомого, органа зрения. Здесь, в этой безвременной пустоши, он растворится в пейзаже. Он будет бродить по поросшим вереском топям и посмотрит, что будущее приготовило для него. Всегда оставалась надежда, что на этот раз с ним случится что-то, что изменит его жизнь, освободит его, даст ответы к загадкам его существования.

Это была сырая местность, богатая ароматами плодородной почвы. Холмы возвышались до самого горизонта, усеянные движущимися бледными точками – бродящими овцами. Высокое небо напоминало цвет линялой синевы, и вне города злой ветер рыскал по земле. Странник шел и с изумлением воспринимал окружающий его мир. Он видел людей, выгуливающих собак в зарослях вереска; он слышал тонкие голоса взбудораженных детей. Отполированные крыши припаркованных машин вдалеке вспыхивали бликами, когда солнечные лучи касались их. Не это воззвало к нему. Он ощущал атмосферу безвременья в этом месте. Возможно, увиденное и услышанное им было не более, чем призраками или отголосками лета в разгаре, которое вскоре сдастся на милость грядущим холодам. Когда его поступь утратила твердость, он очутился на перекрестке. Свет, проблеск в небе, увиденный им в поезде, стал его проводником,  в прямом и переносном смысле. Он знал, что так будет и дальше. Нечто здесь ожидало разоблачения.

Пятница 16 октября: Литл Мур

Лили Уинтер стояла на вершине холма, взирая на пустоши и находящееся в упадке поместье в долине. Гуляя, она часто останавливалась здесь, потому что любила рассматривать заросший в беспорядке сад, с его спокойным, неподвижным озером, а также темные, отпугивающие башни самого здания. Девушка всегда нервничала, изучая строение лично, хотя и сама она, и Оуэн – ее брат-близнец – увлекались заброшенными старыми домами. Лонг Иден, «Давний Эдем» . Само уже имя порождало легенды. Лили мысленно сочинила множество томных любовных романов, сидя на вершине холма и осматривая долину. Лонг Иден пустовал еще до ее рождения. Жившие там некогда люди, с их воображаемым смехом, трагедиями, богатствами и причудливыми поступками покинули поместье, вне сомнений, дабы избежать налогов на наследование и непомерных трат. Лили порой гадала, какова же истинная история.

Прохладный, пахнущий дымом и осенью, ветерок обмотал длинную юбку вокруг покрытых гусиной кожей ног девушки. Она замерзла, но наслаждалась этим ощущением, будто бы обещанием смены времени года, чего-то нового и одновременно знакомого.

Скорбный гудок поезда, донесшийся издалека, прервал мечтания Лили, вернув обратно к действительности полудня. Октябрь. Месяц коричневых, красных и желтых оттенков, дымный месяц. Сегодня шестнадцатый день. Она пересчитает все оставшиеся – каждый со своим уникальным ароматом – до самого конца.

Два рыжих сеттера взбирались по гребню холма в ее направлении, резвясь и лая, оставив позади своего владельца.

- Эмбер! Лестер! – позвала Лили и присела на корточки, протягивая руки. Животные бросились в ее объятия, лучась удовольствием неожиданной встречи.

- Дружочки! Дружочки! – женщина средних лет появилась позади своих подопечных. На ней были надеты желтые леггинсы и гладкие черные сапоги для верховой езды, плотный стеганый жакет был распахнут, демонстрируя белоснежный джемпер, увешанный золотыми цепочками.

Лили поднялась, продолжая поглаживать головы собак, чьи хвосты хлестали по ее голым ногам.

- Здравствуйте, миссис Игэр*.  Как вы?

Женщина улыбнулась. Лили значительно превосходила ее ростом.

- Хорошо. Но ты, должно быть, окоченела, - она изобразила дрожь. – Ни плаща, ни брюк. О чем ты только думаешь, дитя?

- Все в порядке. Мне не холодно.

- Ах, молодость! – вздохнула женщина.

Лили не нравилось слышать в свой адрес «дитя». Она уже женщина, почти двадцати лет от роду. Барбара Игэр была приятным человеком, но сравнительно недавно переехала в Литл Мур. И привезла с собой свои ценности, что внесли некое неудобство в их общество, хотя неприязнью ее не одаривали. Они с супругом управляли большим отелем «Белый Дом», популярным среди туристов летом и используемый местными в качестве бар на уик-энд. В будние дни все отдавали предпочтение «Черному Псу», которым управлял угрюмый одноглазый тиран с женой-злюкой, хорошо известные своей излишней фамильярностью или желчностью с клиентурой в зависимости от настроения. Оуэн рассказывал Лили, что однажды ранним утром он проходил мимо «Черного Пса» и услышал, как хозяева занимались сексом; ее дикие стоны доносились из открытого окна. Лили сомневалась в достоверности этого рассказа. Оуэн был еще тем выдумщиком.

Между мистером и миссис Игэр, в противоположность этому, должно быть были уютные, благовоспитанные отношения. Она бы не издала бы, не считая вежливого покашливания, ни стона страсти, ни чего-то иного. Лили не смогла не улыбнуться этой мысли.

Барбара не обратила внимания на возможные причины этой улыбки, как впрочем, не обращала внимания и на многие другие мелочи в Литл Мур.  Улыбнулась в ответ.

- Да, прекрасный сегодня день, и пахнет божественно! Чем занимаешься, Лили?

В тоне ее проскользнула нотка, которую ей никогда не удавалось скрыть, нотка неодобрения того, что ни Лили, ни ее брат не зарабатывали себе на жизнь. Она частенько пыталась расспросить близнецов о природе их доходов, но и Лили, и Оуэн ловко уводили  подобные разговоры в сторону. Особо скрывать не было чего, но их забавляло терзать любопытную женщину. Их мать оставила им в наследство приличный доход. Раз в месяц, Оуэн и Лили отправлялись в ближайший город, Паттэрхем, и получали проценты по вкладу, коих с лихвой хватало на обеспечение всех их потребностей. Оуэн даже зарыл часть денег в огражденном стеной саду возле их дома. На всякий случай.

- Просто гуляю, - ответила Лили. – Размышляю.

Порой она предлагала свою помощь в делах Барбары, чтобы скрасить жизнь женщины, но сегодняшнее ее настроение не было настолько альтруистичным.

- Ты, должно быть, очень много размышляешь, - несколько резковато произнесла Барбара.

Лили пожала плечами, а затем внезапно призналась:

- Собираюсь написать книгу.

- О, превосходно! – лицо Барбары отразило затопившее ее облегчение. – Знаешь, ты обязана как-нибудь посетить мой кружок писателей. Получишь отзывы. Это будет полезно для тебя.

- Спасибо, - ответила Лили. – Возможно, так и сделаю.

У нее не было намерения когда-либо так поступить. Кружок Барбары состоял из небольшого числа обеспеченных женщин и мужчин средних лет, переехавших на пенсии в их местность, чтоб отдохнуть от насыщенной профессиональной жизни. Лили подозревала, что большинство было полными бездарями. Мысль писать буквально только что посетила ее. Она и понятия не имела, в состоянии ли будет это осуществить. В действительности это могло оказаться скучным занятием.

- Итак, о чем же ты пишешь? – поинтересовалась Барбара – Или ты еще не в том состоянии, когда хочется это обсудить?

- Ну, несколько соображений есть… - поморщилась Лили. – В целом, это довольно сложно.

- О, я знаю! – Барбара протянула руку, чтоб сжать предплечье Лили в момент демонстрации показного понимания. – Ты ведь знаешь меня и мои небольшие сочинительства… Временами это просто агония, словно пытаешься голыми руками прокопать себе путь из могилы глубоко под землей!

- Неужели? – Лили не улыбалась идея встрять в нечто столь мучительное.

- О, да! Иногда муза сидит буквально на моем плече, но большую часть времени она отсутствует. Приходится чертовски потрудиться, чтобы заманить ее обратно! – она неприлично громко рассмеялась.

- Хм, что ж думаю, я еще даже не познакомилась со своей музой.

- О, не переживай, обязательно познакомишься!

Барбара позвала своих собак, утративших интерес к Лили, и сейчас обнюхивающих коровьи лепешки неподалеку.

- Спустишься вниз по холму со мной, дорогуша?

- Да, если вам угодно.

Лили спрятали руки в карманы юбки и пошла рядом с женщиной. Она заметила, какими красноречиво проклинающими взглядами Барбара одаривает ее высокие, растоптанные ботинки, которые на самом деле принадлежали Оуэну, а также ее грудь, которая благодаря холоду явно выдавала то, что лифчика на ней не было. Лили практически чувствовала настойчивое стремление Барбары прибрать ее к рукам, пристойно одеть и дать цель в жизни. Она еще не познакомилась с дочерью семейства Игэр, Одри, которая постоянно находилась в университете, где изучала право. Лили знала, что она ей ужасно не понравится. Одри никогда не приезжала в Литл Мур на выходные, поскольку вечно моталась за границу, путешествуя с друзьями. Барбара постоянно рассказывала о ней, как об образце интеллекта, мудрости и красоты, и очевидно ни капли не обижалась, что дочь ее ни разу не удосужилась приехать и хотя бы взглянуть на «Белый Дом». Ведь родители прожили здесь уже почти год.

- Будет барбекю на Хэллоуин, - сообщила Барбара. – Немного салютов и запеченных колбасок. Нечто в духе ночи Гая Фокса**.  Вы с Оуэном придете?

- Хэллоуин в этом году приходится на субботу, - ответила Лили. – Мы всегда по субботам приходим в «Белый Дом».

Барбара напряженно улыбнулась.

- Вы еще слишком молоды для такого постоянства в привычках, - сказала она. – Но на самом деле я планировала устроить это «действо» вечером в пятницу.

Они уже спустились к подножию холма, и Барбара принялась перебираться через ограду. Справа от них мрачно шуршал лес, в то время как черные камни Лонг Иден, что находился по левую руку, теперь были сокрыты от взора. Лили остановилась и обернулась назад прежде, чем последовать за Барбарой.

- Что там, дорогуша? – поинтересовалась та.

Лили отвернулась и пожала плечами.

 - Ничего. Полагаю, это просто зов дня.

Барбара рассмеялась.

- Мой Бог, до чего же поэтично! Зов дня! Что ты хочешь этим сказать?

Они двинулись по аллее, что вела обратно в деревню.

- На самом деле я не знаю. Просто некоторые моменты кажутся важными, не так ли?

Лили только сейчас осознала, что уже переживала такой момент, но не была уверенна, когда именно. Лишь отголосок этого задержался в ее сердце.

- Чем раньше ты начнешь сочинять, тем лучше! – посоветовала Барбара. – Надеюсь только, что ты не собираешься описывать всех нас!

Лили улыбнулась.

- Маловероятно, миссис Игэр.

Лоу Мид был старым домом, расположившимся на окраине Литл Мур. Трехэтажный, сложенный из красного кирпича, он неким образом казался приземистым и нескладным. Этот дом принадлежал семейству Крантонов, которое, как и Игэры, не так давно переехало в деревню. Дом окутывала атмосфера спокойствия, настроение зрелости, что вполне подходило осенней поре. Однако же внутри царила напряженность, вибрирующая как ток в проводах.

Луис Крантон находился в саду, рассматривая увядающие растения в цветнике, и беспокоился о своей дочери, Вэрити. Они не то чтобы разругались, но с его точки зрения это было так: без повышенных тонов, без обидных слов, лишь взаимное холодное молчание. Все уже было высказано несчетное число раз. Вэрити не занималась ничем существенным после того, как оставила колледж, что казалось Луису ужасной тратой времени впустую, а он ничем не мог помочь, кроме как напоминать ей об этом всякий раз. Он не жалел денег, которые инвестировал в ее будущее, но ему было больно видеть, что она сама столь мало переживала по этому поводу. У нее были отличные оценки, она могла бы достичь успеха во многом. Но стоило ему затронуть эту тему, как Вэрити тихо и бесстрастно напоминала, что счастлива заботиться о нем и своем брате, Даниэле. Она бы не доверила эти заботы самому отцу. Хоть ему и претило думать так, Луис подозревал, что нечто больше, чем дочерний долг, удерживало Вэрити в Литл Мур. Деревня была убежищем, капсулой времени, в которой она могла спрятаться. Почему и от чего? Она была красноречивой и привлекательной молодой леди. При желании могла легко заводить друзей, но единственными людьми в деревне, с кем она проводила время, помимо семьи, были женщины старшего возраста. Она выглядела счастливой, но Луис чувствовал себя неуютно. Возможно, он проецировал на дочь свои собственные желания. Несчастный случай, в результате которого погибла его супруга, Жанин, сделал его инвалидом. Он более не мог путешествовать в поисках чудес света, перелетать из страны в страну, пробуя на вкус самые пьянящие напитки. Не имея академического образования, он был человеком, что сделал себя сам, и так удачно, что столь ранний отход от дел не принес ему финансовых неприятностей. Он желал лучшего для своих детей. Вэрити, он чувствовал это, имела блестящие задатки и была способна добиться успеха, в то время как Даниэль, и это стоило признать, не обладал выдающимся интеллектом сестры. Конечно же, ему стоило больше беспокоиться о Даниэле с его неутешительно посредственными оценками в школе и по-юношески ленивым нравом. К тому же Даниэль владел слишком богатым воображением. Будучи ребенком, он вечно разговаривал с воображаемыми «друзьями», и мог «увидеть», чем занимались люди в других комнатах и даже домах. Жанин сильнее, чем Луис, переживала по этому поводу, потому как именно ей выпадали случаи подтверждать истинность «предсказаний» Даниэля во время разговоров с вовлеченными  в них людьми. По мере его взросления эти причуды уменьшились, но он навсегда остался одиночкой. Сейчас он тоже сторонился обычных подростков, предпочитая компанию сомнительных знакомых из местных жителей, которые все подряд выглядели так, словно в их семьях постоянно практиковались черные мессы, или же они сошли со страниц рассказа Лавкрафта о деревенских кровосмесителях. Луис попробовал заставить сына пригласить школьных друзей на уик-энд – здоровых, нормальных ребят – но Даниэль воспротивился этому в своем неумолимо бездейственном стиле. Луису пришлась не по душе тематика того, что предпочитал читать Даниэль, а именно наименее пристойные из популярных оккультных романов – определенно нездоровое занятие для подрастающего парня – что уж и говорить о нервирующих его сверх меры постерах, которыми Даниэль обклеивал стены своей комнаты: демоны, черти, специфические животные. Возможно, это просто был такой этап, переходной возраст. Сам Луис никогда не испытывал такого переходного периода, но жизнь была абсолютно иной в пятидесятые. Ему хотелось, чтоб Даниэль завел подружку. В свои семнадцать он уже был красивым юношей, разве что излишне стройным. Он делал себе медвежью услугу, одеваясь столь неряшливо, когда находился дома, но возможно тем девушкам, которых бы предпочел Даниэль, это бы и понравилось. По крайней мере, пока он посещал частную школу, куда отправил его отец, Даниэль не мог отрастить волосы до неприемлемой длины. Школа была неумолима в этих вопросах.

Луис осмотрел сад и наклонился, испытав боль, перенося вес на трость, чтобы вырвать сорняк из цветника. Последние слова, сказанные ему Вэрити перед тем, как он в ярости покинул,  хромая,  гостиную были о саде.

- А ты слишком много времени проводишь, сгибаясь и корячась, там. Найми садовника. Пора уже посмотреть в лицо своим ограниченным возможностям.

Он знал, что она права. Заботы о своем частном владении приносили ему больше боли, чем удовольствия. И все же он испытывал сварливый порыв бросить ей вызов. Иногда, она слишком уж напоминала кладезь всех знаний мира – вероятно, результат ее университетского образования – это казалось ему раздражающим и унизительным. Временами, по ночам он плакал в компании лишь бутылки виски в полумраке своего кабинете. Он оплакивал Жанин, его утраченный свет, и свое искалеченное тело. Порой он думал, что сделал бы что угодно, лишь бы исцелиться. Но его ни разу не услыхал ни ангел, ни демон, который бы явился и назвал цену.

Крантоны поселились в Лоу Мид весной прошлого года, въехав сюда на плечах армии декораторов, которые вернули зданию с шестью спальнями его былое величие: деревянные детали, очищенные от столетней покраски, засушенные цветы в декоративных вазах, натертые до блеска полы, укрытые дорогими персидскими коврами. Тогда Луис четыре месяца провел в больнице, и передвигаться мог лишь на небольшие расстояния и то с помощью двух костылей. Теперь же ему требовался лишь один, но поход куда-либо далее, чем до одного из двух деревенских пабов, выматывал и утомлял его. Возраст вошел в сговор с его искалеченными костьми и мышцами, дабы воспрепятствовать полному выздоровлению.

По крайней мере, он мог с нетерпением ждать одно из немногих доступных ему удовольствий: кружок писателей, что собирался в «Белом Доме», в гостиной Барбары Игэр. Теперь, когда у него появилось свободное время, Луис сочинял стихи – плохие стихи, он знал – но поскольку физически он не так много чем мог заняться, это уже не казалось ему жуткой тратой времени впустую. Поэзия, пусть даже и столь неуклюжая, была его единственным утешением в течение скорби о смерти Жанин и его собственного длительного периода восстановления. Окрестности Литл Мур вдохновляли его; он в слащавой манере писал о временах года, о земле, утраченной юности и любви, уходящих годах жизни. Раз в месяц, он наслаждался позволением читать эти труды вслух перед восприимчивой аудиторией; их критика была мягкой, и в ответ он придерживал свой язык, давая оценку усилиям других писателей. Барбара Игэр собрала лучшие, по ее мнению, произведения их кружка и издала их за свой счет. Подборка продавалась в местном почтовом отделении, а также в крохотной, работающей неполный день, библиотеке возле «Черного Пса». Большинство экземпляров были куплены самими писателями, чтобы подарить друзьям и родственникам, которые остались в большом мире, в той части их жизни, которая была позади. Вэрити никогда не читала стихов отца; Луис бы этого не вынес. Она распознает лишь их непригодность, и, следовательно, будет хвалить в снисходительной манере.

Шум из дома возвестил о прибытии его покровительницы. По пятницам Барбара Игэр ездила на своем лендровере  в Эллбрук, небольшой городок, в семи милях на запад, что мог похвастаться огромным супермаркетом на окраине. По умолчанию она считала, что Луис не достаточно часто бывает вне дома, потому настойчиво предложила брать его с собой в свои поездки. Он проводил время в кафе у магазина, пока она расхаживала с тележкой вдоль стеллажей, а позже, выпив вместе по чашечке кофе, они возвращались домой по «живописной» дороге. Дорога шла под куполом из крон древнего леса, известного как Лес Германа, и который заканчивался лишь у границ Литл Мур. В хорошую погоду Барбара говаривала «Как насчет того, чтобы возвратиться в лоно природы, а?» и лихо поворачивала руль, съезжая с аллеи на дикие тропы. После краткой, зубодробильной езды она останавливалась под аккомпанемент жуткого визга тормозных колодок. Затем помогала Луису выбраться с пассажирского сидения и, придерживая его под руку, вела куда-нибудь под сень деревьев. Они обсуждали поэзию и писателей, жаловались друг другу на никудышные телепрограммы. Позже Барбара бросала взгляд на часы и со вздохом торопилась отвести Луиса обратно к машине. Ей необходимо было возвращаться в «Белый Дом», чтобы помогать супругу, Барни, с открытием к вечеру. Раз в неделю Луис ходил к Игэрам на ужин. Они слушали диски с записями любимых камерных оркестров Барни, пока тот откупоривал изысканный коньяк. Луис был благодарен за разнообразие, вносимое в его ограниченную жизнь.

Барбара Игэр ворвалась в  Лоу Мид без стука или звонка. Входная дверь в теплую погоду всегда была приоткрыта до самого вечера. Барбара громко произнесла приветствие, что привлекло внимание Вэрити, и она вышла из гостиной. Женщина не сумела справиться с легкой дрожью, которая всегда охватывала ее при виде этой девушки. Нечто зловещее проскальзывало в ее худощавой, прямой осанке и невыразительном лице. Барбара никогда не видела Вэрити в черной одежде – большинство ее платьев имели удлиненный силуэт и цветочный принт – но неким образом ей удавалось создавать впечатление, что она облачена в черное. Барбаре было известно, что у Вэрити имеется совсем мало времени для нее, но она всегда старалась быть приветливой с девушкой ради Луиса. Втайне Барбара считала Вэрити холодным, эгоистичным созданием, нуждающимся в задушевной беседе, дабы сбить с нее спесь. Насколько же она отличалась от Одри с ее активной жизнью, ее амбициями и знаниями.

- Он в саду, - сообщила Вэрити, не ответив на приветствие. – Я позову.

- Спасибо, - кратко ответила Барбара.

Она мгновенно прочувствовала атмосферу, в которой висел раздор. Если между Вэрити и Луисом царило согласие, то девушка здоровалась с Барбарой и провожала ее к Луису, где бы в доме он не находился. В неудачные дни Барбаре приходилось ждать в темной, обшитой деревом прихожей, пока Вэрити вела себя подобно кастелянше, ревниво охраняющей ключи от дома, словно те были также и ключами к жизни постояльцев.

Сердце Барбары защемило при виде выходящего из гостиной Луиса. Он выглядел таким уязвимым. Ей хотелось броситься и обнять его, но, конечно же, это было бы абсолютно неприемлемо, к тому же позади в дверном проеме возвышалась Вэрити, и недовольство сверкало в ее взгляде. Барбара ощутила приступ гнева на Вэрити за ее поведение с отцом. Казалось, девушка не осознавала (или ей попросту было безразлично) насколько хрупким было его здоровье, как перепады настроения и ссоры отбирали его иссякающие силы.

- Луис, сегодня ты ужинаешь у нас! – импульсивно сообщила Барбара. – Вернешься со мной в «Белый Дом» после поездки в Эллбрук.

Луис ощутимо просветлел.

- О, это очень…

- Папа, тебе стоит вернуться перед ужином для массажа, - вмешалась Вэрити. И добавила, обращаясь к Барбаре, - По пятницам я устраиваю ароматерапию. Это необходимо ему до похода в паб.

Барбара распознала легкое осуждение в тоне Вэрити. Ей захотелось сказать «Что ж дай мне масла, и я все сделаю». Она прошла краткий курс массажной терапии еще до переезда в Литл Мур, и однозначно считала себя специалистом в этом вопросе. Но из-за своих  чувств к Луису, хотя и сдерживаемых, она не могла заставить себя предложить  это.

Однако вмешался сам Луис.

- Сделаем это завтра, Вэз. Разница не столь велика.

- Решать тебе, - ответила Вэрити, - но не жалуйся потом на боли.

Луис криво улыбнулся Барбаре, чего не могла видеть Вэрити. Он закатил глаза. То, что сотворила с ним жизнь, было ужасно. Барбара заметила призрак прежнего Луиса в его улыбке. Он оставался все же очень красивым мужчиной, слегка ссутулившимся, но стройным и с густой копной седеющих волос. Ей хотелось утолить всю боль Луиса, но их дружба была вежливой и сдержанной. Она могла позволить себе лишь легкие намеки на свою симпатию к нему.

- Ты взял свой список? – поинтересовалась Вэрити.

- Да, - кивнул Луис.

- Что ж, не забудь привезти покупки домой.

- Не забуду.

Барбара недовольно отметила, что девушка разговаривает с ним, словно она его супруга или мать.

- Вечером я привезу его обратно, - сказала он, и поняла, что подыгрывает Вэрити в ее спектакле. Ведь детям не позволяют ходить одним по улице в темное время. Их необходимо сопровождать.

После ухода отца Вэрити Крантон осталась одна в прихожей, она закрыла глаза и позволила себе пару мгновений насладиться обожаемой атмосферой. Протянула руку, чтобы коснуться гладкого шара на верхушке новеньких перил у основания лестницы. Она могла расслышать все: и как четко отсчитывают минуты бабушкины часы в гостиной, и гул холодильника из кухни. Вокруг царило великолепное спокойствие. Благословенное время, когда ни Даниэля, ни отца не было дома, время, когда она могла бродить по комнатам и испытывать удовлетворение от того, что все в доме находилось на своих местах, идеальная симметрия мебели, картин и украшений, что также чувственно радовало ее взгляд, как и превосходная компоновка на полотне художника. В этом особняке Вэрити ощущала себя по настоящему дома, и она не просто радовалась обладанию имуществом, просторности здания или дорогой обстановке. Казалось, что дом баюкал ее в своих объятиях. Ей не требовалось ничего кроме простой жизни, которую мог предложить Литл Мур. В вопросе романтических отношений она была цинична и достаточно опытна, чтобы понимать, что мечты зачастую были предпочтительнее реальности. Ей нравилось находиться с собой наедине, на случай же потребности во внешних раздражителях нежная дружба с парочкой женщин, с которыми она здесь познакомилась, вполне удовлетворяла ее.

Перепалка, что вышла у нее с отцом не так давно, оставила после себя неприятный осадок. Вэрити медленно вошла в гостиную с намерением очистить там атмосферу. Как и Даниэль, она была очень восприимчива, хотя предпочитала скрывать и сдерживать свои парапсихические проявления, и всегда так поступала. Она подозревала, что Луис хотел избавиться от нее, что она не совсем нравилась ему как личность, и что ее присутствие тяготило его. Она никогда не была близка с родителями, и потеря матери мало что изменила в ее жизни. Она помнила, как получила известие о произошедшем, благодаря телефонному звонку от бабушки по материнской линии в последний год университетской учебы. Вэрити во многом походила на бабушку – они всегда понимали друг друга, даже когда Вэрити была чопорным и скрытным ребенком.

- Вэз, я должна сообщить тебе нечто очень неприятное, - сказала тогда бабушка. – Произошла авария. Жанин погибла.

- Ох, - только и ответила Вэрити.

Ничего другого в голову ей не пришло. Никакого урагана эмоций, что затопили бы ее, ни ужаса от того, что в это невозможно поверить, ни паники или горя. На самом деле ей вспомнилось предчувствие, что появилось у нее немного ранее в этот день, и которое она с раздражением проигнорировала.

Повисла тишина, а затем бабушка спросила:

- Ты огорчена?

В сложившихся обстоятельствах вопрос должен был выглядеть странно, но невзирая на расстояние и безличность устройства в ее руке, Вэрити инстинктивно знала, что по ту сторону телефонной линии далекая душа ощущает мир в унисон с ней. Никто из них не был огорчен.

- Я поражена, - наконец-то ответила Вэрити ровным тоном.

- Да. Твой отец очень сильно покалечен. Возможно, тебе стоит приехать.

Нетти, девушка, с которой вместе жила Вэрити, отреагировала гораздо эмоциональнее, когда эта новость была обрушена на нее. Она хотела обнять Вэрити и плакать, потом сбегала в подпольный магазин за бутылкой дешевой водки. Вэрити была рада, что ее ледяное спокойствие было расценено как оцепенение от ужаса. Она пила водку и размышляла, как это событие повлияет на ее жизнь. Не будут же, в самом деле, от нее ожидать, что она бросит учебу на столь важном этапе?

После похорон, на которые Луис по причине болезни не смог прийти, все собрались в доме родителей Жанин. И только там Вэрити заплакала. Дедушка поспешить утешить ее, но она раздраженно отмахнулась от нее. Не нужны ей были его сентиментальные слова.

- Разве не ясно? – воскликнула она. – Я плачу потому, что не могу скорбеть! Все эти люди, посмотри на них, все они переживают гораздо сильнее меня!

Она мгновенно осознала весь ужас сказанного. Дедушка отпрянул, словно ожегшись, а в глазах его отразилось горькое узнавание. Ведь с женщиной, подобной Вэрити, он прожил много лет. Жанин была его драгоценностью, его истинной дочерью. Вэрити понимала, что он был огорчен тем, что Жанин породила очередного бесчувственного монстра, как и ее мать. И все же Вэрити не могла сожалеть о том, что сорвалась. Она просто сказала правду.

Это был единственный раз, когда Вэрити сочла свою бесстрастность ненормальной или даже в чем-то ущербной. Она знала, что подобный срыв больше не произойдет.  В течение последующих недель ее жизнь потерпела катастрофическое крушение, словно за неподобающе поведение к ней пришла расплата.

Все закончилось тем, что один человек наложил на себя руки, а жена другого сошла с ума. Луис ничего не знал об этом, а если Даниэль что-то почувствовал, то ничем себя не выдал. В Литл Мур Вэрити смогла закрыть дверь в свое прошлое. И верила, что выбросила ключ.

Ссора с Луисом касалась привычного вопроса: ее отъезд и построение подходящей карьеры, знакомство с новыми людьми, поиск второй половинки. Вэрити никогда не кричала в ответ на Луиса, неважно, как бы он не злился и не повышал голос. Ведь положа руку на сердце, он понятия не имел об истинных причинах ее выбора такого образа жизни. Она была готова настойчиво ждать пока дом не перейдет к ней; она не позволит ему вытолкать ее взашей. В любом случае он нуждался в ней, неважно насколько ему нравилось  это отрицать. Хотя порой он раздражал ее, и она считала его слабым, эмоционально неустойчивым человеком, он не был ей неприятен. Зачастую она испытывала удивительное желание защитить его, сравнимое с ее отношением к своим вещам, с тем как она содержала их в чистоте и порядке. Наряду с массажем, с помощью которого она надеялась наполнить энергией его искалеченное тело, она покупала ему всю необходимую для жизни одежду, и договорилась с местным парикмахером, чтоб он регулярно следил за аккуратностью его стрижки. Поскольку она не блистала кулинарным талантами, то наняла прислугу, чтобы готовить им еду, варенья и соленья, печь пироги с плодами из маленького фруктового сада. Остальные же домашние обязанности она ревниво сохраняла за собой. Дом был огромен, но она всецело посвятила себя заботе о нем. Когда Луис проявил интерес к саду – чего ранее за ним не наблюдалось – она с неохотой приобрела газонокосилку, на которой он мог сидеть, и различные инструменты, с которыми он был в состоянии справиться. Он больше не ходил стрелять на охоту, которая раньше была его любимым видом отдыха, потому садоводство по ее предположениям было сродни терапии для него. Теперь Вэрити также вела их счета, предоставляя Луису на подпись аккуратно заполненные чеки. На чердаке были обустроены две комнаты и ванна для Даниэля, где он мог с комфортом жить в своем ужасающем разгильдяйстве, но так Вэрити могла закрывать на это глаза. Дверь, ведущая к лестнице на чердак, содержалась на замке. Даниэлю приходилось заходить через парадный вход, взбираться по ступеням и лишь тогда он мог исчезнуть в своем логове. Единственной помехой был глухой ритм хрипящей музыки, которую он любил слушать, но даже это не казалось чрезмерным, поскольку комнаты обладали приличной звукоизоляцией. Раз в месяц приходила парочка внучек их кухарки и делала там уборку. Иногда они заставали Даниэля дома, и тогда с чердака доносился визгливый, сопровождавший флирт, смех. Вэрити всегда плотно захлопывала дверь, проходя мимо, хотя чувствовала, что Даниэлю этот смех был не менее отвратителен.

Вэрити наполнила своими обостренными чувствами гостиную, воображая, что выталкивает серую, полную мелких песчинок, тучу. Теперь все отголоски ссоры были уничтожены. Она глубоко вдохнула, наслаждаясь проделанной работой и чувствуя, как настроение улучшается. Шум на кухне возвестил о том, что миссис Роан пришла готовить ужин. По пятницам они всегда садились есть раньше, потому что этот вечер Луис проводил в «Белом Доме». Сегодня же Вэрити будет ужинать в одиночестве. Она сомневалась в появлении Даниэля, и не оценила бы, если б он все же пришел. Ей нравился поздний ужин, в приглушенном свете с дорогой посудой и терпкими винами. По поводу правильного размещения столовых приборов она испытывала более сильные переживания, чем те, что когда-либо вызывали у нее другие люди. Они с миссис Роан одаривали друг друга взаимным уважением. Миссис Роан льстило, что юная особа в «теперешние» времена понимала ценность надлежащего ухода за домом, в то время как Вэрити восхищало умение миссис Роан держать вежливую дистанцию и порядочное отношение  к работе. Вэрити пользовалась всецелым одобрением у местных женщин. Пусть даже они и не были знакомы с ней близко, но она умела поддерживать приятную беседу и знала многое из того, к чему они  проявляли интерес. Единственное, к чему она не была склонна, так это к сплетням, но их обычно хранили для круга более близких друзей.

Когда она уже собиралась покинуть комнату, некто окликнул ее.

- Вэрити!

Голос прозвучал настойчиво, словно предупреждая ее о чем-то. Встревоженная, она обернулась, поскольку голос донесся будто бы из комнаты за ее спиной. Там, насколько ей известно, ничего не было.

- Что? – недовольно огрызнулась она.

Годами она ограждала себя от подобных глупостей, посланий из ниоткуда. Это нервировало ее. Но ответа не последовало. По пути из гостиной в холл она ощутила, как день меняется. Непроизвольно вздрогнула, но затем подавила в себе это неприятное чувство. Единственной перспективой на будущее было приготовление ужина, удовольствие от его поедания, а также все прочие обычные дела, что она для себя придумала. Она не впустит в свою жизнь ничто иное.

__________________________________________________________________

* говорящая фамилия, нечто вроде Нетерпеливая

** ежегодно вечером 5 ноября отмечается раскрытие "Порохового заговора"; люди жгут костры, устраивают фейерверки, сжигают чучело главы заговора - Гая Фокса